– Ты и тут успел! – подивился вслух Малыш Джок. – Что ж, за предупреждение спасибо, коли что лишнего твоего найду на дороге, так поеду в Драйбург продавать.
– Обижаешь! – усмехнулся Босуэлл. – У нас в роду столько прелатов, что в каждом приходе Приграничья о тебе предупредить можно под страхом церковного отлучения… ты, небось, еще и в освященной земле желаешь быть похороненным, коли случится нужда-печаль, а, Джок?
– Ах, ты, лютый сатана! – всерьез возмутился Малыш Джок, впервые за время разговора задетый за живое. – Ты чем мне грозить вздумал? Это уж вовсе против правил и не по совести!
Собственно, Долина чуть не всем своим населением, независимо от фамилий, находилась под церковным отлучением, потому как Гэвин Данбар и не думал отзывать единожды вылитые на рейдеров проклятия, но хоронить за оградой – этого никто и представить себе не мог, несмотря на любые анафемы. Белокурому не составило бы труда получить от нового канцлера королевства адресное проклятие подобного рода.
– Правила, – негромко и веско произнес молодой Босуэлл, – здесь устанавливаю я. И всякий, кто идет против моей воли – идет против воли короля. Желаешь убедиться, Джок – не стану удерживать. А про совесть не тебе бы рот разевать. Я все сказал. Если тебе нечего добавить, тогда прощай.
Оставить поле за собой – граф очень хорошо помнил наставление Болтона.
Малыш Джок несколько мгновений играл с ним в переглядки, затем длинно сплюнул в сторону Босуэлла, развернул галлоуэя и дал лошадке шпоры. Никто из братьев больше не сказал ни слова, только Леди-Эллиот бросил на противника беглый веселый взор через плечо. На лице Роберта по-прежнему было такое выражение, словно вся эта свара бесконечно его забавляет.
– Эй, Джок! – заорал вслед Эллиотам Белокурый. – И сэру Уолтеру передай привет да два слова – подписи его боле нет ни цены, ни веры! Ни веры, ни цены, Джок!
– Не ссорься с Уотом! – процедил Болтон сквозь зубы. – Только не с ним…
– А ты думаешь, эти черти со своей «силой и правом» здесь не с его ведома и согласия?
Братья Эллиоты, удаляясь во весь опор, уже становились более деталью хмурого приграничного горизонта, нежели живыми людьми. Небо заволокло матовой пеленой серых туч, накрапывал мелкий дождь.
– Хотелось бы верить, что нет, – вздохнул дядя.
– Да ты, я смотрю, всегда веришь в лучшее, – скривился граф.
Потянулись осенние дни в странной, вялой вражде. Эллиоты не пытались вести прямую войну с Хранителем Марки, но мелкие, досадные происшествия – то пропажа нескольких овец, то пастух, утопленный в Лидделе, то арбалетный