Выйти из поезда. Ирина Самохина

судьбу захлестнула меня. Я стала похожа на раненого зверя, забившегося в нору и не подпускающего к себе. Мне хотелось только скулить и кусать. Рауль, конечно, сказал, уставясь на свои ботинки, что нам нужно время, он не хочет причинять мне зла. Зла? Разве это крохотное слово может описать весь спектр истязающих меня чувств? Но я прервала его на полуслове: «Я тебя отпускаю. Ты не виноват». Вот это индульгенция! Будто тонна позорного греха свалилась с его плеч! Он и плакал, и что-то говорил, и поспешно собирался. Он сказал «прощай», и я простила. Да и как он, красавец с медовыми глазами, может быть хоть в чем-то виноват? Виновата я одна. Я ненавидела себя и свое предательское тело. И он ушел из моей жизни легко, словно никогда и не был в ней! Хотя нет, будто меня никогда не было в его жизни. Ушел не оглядываясь. А я осталась одна. Рыча в подушку, я не понимала, почему это происходит именно со мной. Мои легкие были словно обожжены болью и разочарованием. А потом пришла депрессия, врачи и препараты поубавили ее, присмирили ровно настолько, чтобы я могла продолжать существовать.

                                             * * *

      Быстро пронеслись еще три месяца моей жизни от совсем недавней весны. Солнечные лучи скользили через деревья и обволакивали кусты цветущего шиповника, сладкий аромат заполнял грудь. Утро выдалось прекрасное. Еще царила прохладная свежесть, но день обещал быть жарким. Это был один из тех долгожданных летних дней, сама спелость лета, сама его суть. Голуби, примостившись у фонтана, настороженно водили круглыми зрачками, но сразу забывали об осторожности, получив горстку крошек от свежего багета. Водные брызги искрились на солнце, словно россыпь бриллиантов. Вся эта идеалистическая картина мира словно была призвана вселить в меня надежду. Я шла к врачу за результатами своего «контроля», который должен был показать, возымел ли этот курс лечения успех.

      Я люблю игры со временем: проходя мимо, к примеру как сейчас, памятника, я говорю себе, что этот миг уже даже не настоящее, а прошлое. Я фиксирую внимание на том, что чувствую, думаю и вижу сейчас, проходя здесь. И говорю себе, что будущая дорога обратно мимо этого памятника уже совсем скоро станет моим настоящим, а затем, за долю секунды, превратится в уходящее прошлое. Это игра со временем – как, находясь в поезде, смотреть в окно: только выплывет из небытия маленький домик возле путей, и тут же ты видишь, как он уже растворяется где-то за линией твоего обзора. О, это вечное чувство наблюдателя своей жизни! Я всё свое время будто стою и смотрю из окна идущего поезда, и меняются, меняются картинки, а я стою… и смотрю. Ничего не выбираю, никуда не иду. Такая вечная статика. И вот я опять поставила себе на память крестик в голове: что же я буду чувствовать, о чем думать, проходя мимо этого памятника на обратном пути?

      Страх не контролируем. Эта волна тошнотворного ужаса опять наполнила мои легкие. Не забавная игра слов – «животный страх». Он живет