“ Найдите хорошую мелодию – и ваша композиция, какова бы она ни была, будет прекрасной и непременно понравится,− посоветовал композитор, − это душа музыки, это жизнь, смысл, сущность композиции. Можно найти самые редкостные и искусные аккорды, но без мелодии они ничто”.
− Скажи, Флейта, почему у Гайдна Симфонию № 102 си-бемоль мажор называют “чудом”? − спросила Виолончель.
− А ты разве не знаешь? Об этом долго говорили, случай-то такой неординарный, необычный, запоминается.
− Нет, недовелось слышать,
− На премьере этой симфонии, − стала рассказывать Флейта, − как только умолкли ее последние звуки, все зрители устремились в переднюю часть зала, чтобы высказать своё восхищение композитору. В этот момент с потолка сорвалась огромная люстра и упала как раз на то место, где совсем недавно сидела публика. То, что никто не пострадал, было чудом. Представляете, как испугался Гайдн. Он был на гране срыва. Это был единственный случай, который привёл его в шоковое состояние.
− Вообще Гайдн любил шутить, − сказали Скрипки, − при каждом удобном случае давал повод посмеяться. Вот что рассказала одна из них о шутке Гайдна:
− Уставшие от долгой разлуки со своими семьями, музыканты оркестра обратились к Гайдну с просьбой донести до князя их желание повидаться с родными, и маэстро придумал хитрый способ поведать об их тревоге – на этот раз при помощи музыкальной шутки. В Симфонии № 45 завершающая часть заканчивается в тональности до-диез мажор вместо ожидаемого фа-диез мажор (это создаёт неустойчивость и напряжение, требующее разрешения). В этом месте Гайдн вставляет Adagio, чтобы передать своему патрону настроение музыкантов. Оркестровка оригинальна: инструменты замолкают один за другим, и каждый музыкант, закончив партию, гасит свечу у своего пюпитра, собирает ноты и тихо уходит. В конце концов, в тишине зала остаются играть только две скрипки. К счастью, нисколько не разозлившись, князь понял намёк: музыканты хотят уехать в отпуск. На следующий день он приказал всем готовиться к немедленному отъезду в Вену, где остались семьи большинства его слуг. А Симфония № 45 с тех пор так и называется – “Прощальная”.
После рассказа Скрипки на минуту воцарилось молчание.
− Интересно получается, − нарушив тишину, заговорила нота МИ, − когда автор подготовит партитуру к исполнению, всем инструментам ясно, как и что играть, где вступать, а вот как приходится нам, нотам, себя чувствовать при записи партитуры, это какой-то кошмар. Композитор тусует нас как карты: напишет, не понравится − вычёркивает, бросает листы с нами в корзину, напишет и снова в корзину, пока его мысль не созреет, не примет нужную форму.
− Да, подружка, никто о нас не заботится, не жалеет нас, − пожаловалась нота РЕ.
− А что вы плачете, горюете? Без вас и музыки не будет, выходит, имеете большую силу, даже, пожалуй, главную, − успокоила их Флейта.
− Вы, инструменты, думаете, что мы, ноты, как пушинки или бабочки? Когда захотели – взлетели, куда захотели – сели. Например, решили сами