Суровый Программист стучит по звездной клаве,
Пугливый Аферист ползет по Сверхдержаве
На Вышний Волочок, а Нижний Волочок
Почесывает свой квадратный пятачок.
Ах, только человек средь этих дивных всячин
Так безнадежно зол, так грустно озадачен,
Так поглощен собой, самолюбиво слеп
И так цепляется за свой прогнивший склеп.
Среди небесных див, красилен, пивоварен
Так редко счастлив он и так неблагодарен –
И непонятно, в чем наш первородный грех:
Не то мы проще всех, не то сложнее всех.
Грейхаунд
Автобус междугородный, вечерний или ночной,
Его контингент голодный, ничейный и сволочной,
Бездомный и беспородный, свободный и несвободный,
Садовый и огородный, плодовый и овощной.
Грейхаунд набит грехами, и два его этажа
Качаются, громыхая, подпрыгивая, дрожа.
Грейхаунд набит бомжами, подростками,
что сбежали,
…ми[3], которых прижали, и хиппи грязней бомжа.
В России такие едут в ЛИАЗе по вздыбленному шоссе,
По Черни, по Черной Грязи, на Каме или Чусе,
От Велеса до Сварога, от Бога и до порога, –
Но в Штатах таких немного, а наши такие все.
В России зима и лето, Находка и Краснодар
Толкают тебя вот в это, влекут тебя под удар,
Толкает каждое слово, и Выхино, и Коньково,
А здесь дойти до такого – потребен особый дар.
Среди отмеченных даром сидит с печальным мальцом
Бабенка с еще не старым, но часто битым лицом –
Спасается ли от обыска, торопится ли из отпуска
Иль просто увозит отпрыска, расставшись с его отцом.
Младенец ее попискивает, стесняясь чужих ушей,
Улыбка ее заискивает, как часто у алкашей,
Чтоб даже из этого транспорта, заспанного и тряского,
Кто-то, не столь потасканный, не выкинул их взашей.
Но стоит кому-то искоса взглянуть на ее дитя,
А может, в порядке искуса, конфету сунуть шутя, –
В ней тут же изобличится затравленная волчица,
Орлица, стальная птица неведомого литья!
Чуть кто-то тронь ее дитятко – желая ей же помочь, –
Какого бы визга дикого наслушалась эта ночь!
Бывают такие полночи, в каких не бывает помощи:
Проходишь, держась за поручни, запомнишь – и тут же прочь.
Так вот, мой ангел-хранитель, под чьей корявой рукой
Спасается сочинитель, – я думаю, он такой.
Вы локтем его толкаете. Он как бы всегда в нокауте,
Он как бы всегда в Грейхаунде над черной ночной рекой.
Он вечно меня таскает по разным материкам,
Нечасто меня ласкает и часто бьет по рукам,
Одежда его замызганная, улыбка его завистливая,
Он смотрит на всех заискивая, как сука в глаза волкам.
Меня он колотит на людях, чтоб меньше