Моросящий дождь, непрекращающийся вторые сутки кряду, изрядно подмочил моих немногочисленных родных и близких, собравшихся в тот памятный день, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение этому важному событию: появлению на свет нового человека – Думова Валентина Алексеевича, именно так было написано на моем надгробном обелиске. Из-за дождя у них у всех были мокрые лица, и невозможно было определить, кто из них действительно плачет, а у кого просто капли дождя стекают по лицу. Тем не менее, скорбь ощущалась во всем – в печальных выражениях лиц; в тихих, на грани шепота словах; в едва заметных сдержанных жестах и преобладании черного цвета в одежде. Все понимали, что я пришел в этот жестокий суровый мир и мне предстоит до конца пройти свой нелегкий жизненный путь. А судя по двум датам на моем надгробии – дате появления на свет и дате отправления в мир иной – дорога жизни мне предстояла достаточно продолжительная – 74 года.
Да, я проживу 74 года – ни больше, ни меньше, никакой интриги, никаких загадок судьбы. 74 года и точка. Это можно сказать с абсолютной уверенностью, ведь те парни, что делают эти судьбоносные надписи на надгробных плитах, очень редко ошибаются в прогнозах и, как правило, с точностью до одного дня определяют продолжительность жизни каждого человека.
Чуть выше двух дат на обелиске находилась моя фотография, с которой на собравшихся смотрел мужчина лет 70, с продолговатым лицом, карими глазами, прямым носом и редкими седыми волосами. Из одежды было видно темно-серый костюм, голубую рубашку и синий галстук в красную полоску. Фотография была не самая удачная и заметно потускневшая от времени. Но, даже не будучи кусочком радуги на земле, моя фотография в тот момент являлась самым ярким и самым цветным элементом этой скорбной обстановки. И кто-то из присутствующих наверняка бы заметил это и даже усмотрел бы в этом некую философскую мысль – мол, несмотря на любые превратности судьбы, каждый человек является яркой и неповторимой индивидуальностью – если бы не моросящий дождь с пронизывающим ветром, заставлявший всех думать только об одном: как бы поскорее оказаться в сухом и теплом помещении.
С кладбища меня перевезли в морг, где моё пока еще бездыханное тело привели в относительный порядок. Еще через два дня, после оформления всех необходимых документов меня доставили в больницу, где подключили к аппарату искусственного дыхания и монитору контроля деятельности сердца.
Тук. Тук. Тук. Мое сердце произвело первые глухие толчки. Светящаяся линия на мониторе контроллера прервала свой прямолинейный бег и выдала пару небольших зигзагов. Еще пара секунд, еще пара ударов сердца и на мониторе заплясала ломаная кардиограмма. Мое сердце начало ритмично отбивать обратный отсчет моей жизни. В следующее мгновение яркий свет ворвался в мое сознание одновременно со сдавленным стоном, донесшимся со стороны. Я с трудом открыл глаза.
Первое, что я увидел в своей жизни был белый потолок больничной палаты. Как станет известно позже, последним, что я увижу в своей жизни тоже будет белый потолок больничной палаты. Тут почти без вариантов – в нашем мире абсолютно подавляющее большинство людей кончают одинаково, в смысле заканчивают жизнь одним и тем же способом – предсказуемо скучным и однообразным. И казалось бы от этого наша жизни должна потерять всякий смысл, но нет. Ведь главное в жизни человека это не моменты его появления на свет и ухода в мир иной, а то, что произошло между ними.
Я опустил взгляд вниз, рядом с моей больничной койкой стояли три человека: старушка лет 70 – источник сдавленного стона, мужчина лет 45 и зрелая женщина ровесница мужчины.
– Валентин, ты меня слышишь? – старушка неуверенно помахала мне рукой. – Это я, Оксана, твоя жена.
Я медленно закрыл и открыл глаза, давая понять, что услышал ее. «Так вот значит, какая мне досталась жена», – подумал я, оглядывая ее с головы до середины бедер, на уровне которых начинался край больничной койки. Среднего роста худощавого телосложения с узким овальным лицом, обрамленным седыми волосами, неаккуратно собранными сзади в узел. Она была безвкусно одета – выцветшая зеленая кофта поверх коричневого платья в бежевый горошек, а её тусклые карие глаза, будто подобранные под одежду, выражали слишком уж откровенную обреченность и смирение со своей судьбой.
Я перевел взгляд на мужчину.
– Привет, пап! – он поднял правую руку, приветствуя меня. – Я твой сын, Дима, а это моя жена Наталья.
– Здравствуйте, Валентин Алексеевич, – женщина кивнула мне головой.
«Значит сын и невестка», – подумал я. Они неплохо смотрелись вместе, и выглядели вполне довольной жизнью парой.
Я едва заметно кивнул им, после чего на несколько часов провалился в бессознательный сон.
Когда я пришел в себя, у моей койки сидела очень милая девушка лет 18-17 в кремовой водолазке и голубых джинсах, на спинке стула висела темно-коричневая курточка. В сравнении с предыдущими визитерами, у нее был очень гармоничный образ и со вкусом подобранная одежда – видимо сказывался