Сравнительный подход, используемый в этой книге, местами может противоречить недавним исследованиям. Многие историки, занимаясь 1968-м, преуменьшают значение национальных особенностей или затушевывают их – то ли из-за того, что находятся под влиянием «транснациональных» подходов, сфокусированных на связях между странами, то ли просто из-за того, что оспаривают клишированные способы национального самовосприятия. Сравнительная перспектива, однако, демонстрирует, что привычные клише порой имеют под собой реальные основания. Так, американские историки в недавних исследованиях попытались оспорить представление, согласно которому возникновение движения «Студенты за демократическое общество» (Students for a Democratic Society) было отмечено «невинным» оптимизмом, который улетучился из-за насилия, сопровождавшего 1968 год. Дело, однако, в том, что, по сравнению с большинством западноевропейских студентов-радикалов, их американские единомышленники начала 1960-х действительно были невинными, а конец того же десятилетия в США действительно был жестоким временем. Точно так же некоторые немецкие историки сейчас опровергают концепцию, согласно которой рабочие не играли никакой роли в волнениях конца 1960-х[5]. Но сравнение с другими странами указывает, что немецкие рабочие на самом деле были менее радикальными, чем их единомышленники по всему миру. В то время как майские и июньские забастовки 1968 года во Франции были столь масштабными, что правительство не могло сосчитать их участников, в Германии того периода забастовки оставались столь редкими, что Международная организация труда даже не озаботилась их фиксацией.
Что касается географического охвата, то эта книга сосредоточена на демократических государствах индустриального Запада. Опять же я понимаю, что такая интерпретация 68-го может показаться проблематичной, поскольку важные события этого периода часто происходили за пределами Западной Европы и Северной Америки. «Пражская весна» и ее разгром, война во Вьетнаме, китайская «культурная революция», жестокое подавление протестов на фоне Олимпийских игр в Мехико – во всех этих событиях для миллионов людей решались вопросы жизни и смерти. И, разумеется, в плане пролития крови и грандиозности катаклизмов они нередко были заметнее того, что делалось на индустриальном Западе. Как раз по этой причине я не рискую объединять все эти истории в единую картину, признаваясь одновременно и в том, что мне явно не хватило бы познаний, попытайся я сделать это. Моя интерпретация 68-го распространяется только на благополучные страны, в которых объектами радикальных протестов стали демократически избранные правительства. Даже те из европейских и североамериканских активистов, которые провели время за пределами Запада – и, возможно, они в первую очередь, – признавали, что в их родных странах 68-й имел свои особенности. Луиза Пассерини, посетившая в конце 1960-х годов Кению, Мозамбик, Замбию и Египет, позже признавала: «Пока