– Рим меня утомляет – эти итальянцы слишком суетливы! Город, конечно, красив, хотя я отдал бы пальму первенства Стокгольму или Лондону.
Жан, уже лопавшийся от тоски и досады, решил подразнить англичанина.
– А мне кажется, что Ленинград во много раз красивее Лондона.
– Красивее Лондона?! – Моро чуть не поперхнулся.
– Да, мне вообще нравятся русские города – в их архитектуре есть особый стиль, он соответствует характеру русского человека. Не знаю, мне, во всяком случае, так кажется.
Больная печень Натаниэля Моро и без того отвратительно чувствовала себя после плохо прожаренного мяса, а после слов Жана вся скопившаяся внутри него желчь, казалось, нашла выход и хлынула на русских:
– Русский характер! Русский стиль! Да этот лживый и грубый народ сам себя погубит! Именно сам – не Наполеон, не Гитлер и не американцы, а сам, поверьте мне! До чего они довели Ленинград – окурки прямо на тротуаре. И это, вы, молодой человек, называете, красивым городом? Итальянцев хотя бы спасает набожность, у них даже проститутки набожны. Русские говорят, что у них нет проституции – лгут! Посмотрите на эту, – он брезгливо мотнул головой в сторону, – откровенно ловит на живца, специально волосы распустила.
У Жана замерло сердце – она была здесь, в зале, но теперь сидела за другим столом и, чуть наклонившись вперед, что-то говорила официанту. В свете хрустальной люстры ее пепельные волосы жили, казалось, своей собственной одухотворенной жизнью. Англичанин продолжал брюзжать, но Жан, глазами следивший за девушкой, уже не слушал.
Официант отошел, потом вернулся и поставил перед ней кофе. В ресторане было не очень много посетителей, и она сидела за столиком одна. Пепельный водопад слегка вздрагивал в такт музыке, которую тихо играл оркестр. Старый хрыч Моро назвал ее проституткой – возможно, он и прав. Что ж, тогда все намного проще, у Жана был опыт подобного общения – в шестнадцать лет приятели свели его с профессиональной проституткой Клод, и он время от времени с ней встречался.
Когда обед закончился, отец и сын Рузави попрощались с Моро, и Мишель предложил Жану подняться с ним наверх, но тот отказался:
– Позже, папа, я еще выпью кофе, потом немного посижу в баре.
Когда он на правильном русском языке попросил разрешения присесть за ее столик, она разочарованно прищурила сильно размалеванные глаза:
– А я думала, ты француз!
– Конечно, француз, а что?
– Тогда почему так хорошо говоришь по-русски? Хотя, правда, шмотки у тебя точно парижские, – лицо ее разгладилось и стало более дружелюбным. – Нет, у меня есть один мадьяр знакомый и тоже ничего