– Живете далеко?
Она помотала головой:
– Нет, во-он там мой дом…
– Я донесу корзину, – сказал я великодушно. – Вижу, вам досталось.
Она взглянула с испугом, но я с корзиной в руке двинулся в указанном направлении, еще не разобрав, какой из домов ее, а женщина, чуть прихрамывая, пошла следом.
– Не везет вам, – заметил я.
– Да уж, – послышался за спиной ее прерывающийся голос.
– Уже второй раз, – сказал я, – а день только начался. И это в таком веселом городе! Даже очень веселом. Или это лично вас здесь не любят?
Она долго молчала, а когда я оглянулся, в ее темных глазах блистали недоверие и настороженность. Не выдержав моего взгляда, ответила сумрачно:
– Как вам сказать… Сейчас не любят, как вы говорите, меня. До этого так же не любили других…
Что-то в ее голосе заставило спросить:
– А где они сейчас?
Она ответила ровным голосом:
– Двое уехали из города, все бросив… одного убили. Еще один переехал… в другую часть города.
Мимо нас проплыл ряд домов, впереди на значительном расстоянии за буйным садом выглядывает красная черепичная крыша огромного двухэтажного дома из белого кирпича, на крыше флюгер в виде петушка. Плодовые деревья теснятся перед домом, как стражи, справа и слева сад тянется и тянется: немного запущенный, даже заброшенный, но ветки гнутся под тяжестью яблок и груш. Я услышал треск и увидел, как опустилась до самой земли обвешанная плодами ветка, а на стволе осталась белая рана.
Женщина, к моему удивлению, шла к этому дому.
– Прекрасный дом, – сказал я с почтением. – Вы там убираете?
Она качнула головой:
– Нет.
– Живете у родни?
– Да нет же…
Я удивился еще больше.
– Неужто ваш?
Она кивнула:
– Да.
– А сад?
Она вздохнула:
– И сад мой.
– Прекрасный сад, – сказал я с чувством. – Даже то, что он вот так… художественно запущен… в смысле, это красиво, когда все деревья не выстраиваются, как подданные короля на смотре, а просто живут своей жизнью. В таком саду уютнее, душа отдыхает.
Она посмотрела с удивлением, но смолчала. Забор высокий и добротный, а ворота массивные, как будто ведут в крепость. Женщина отворила калитку, я подал ей корзину.
Она чуть пригнулась под ее тяжестью, в низком вырезе платья блеснули ослепительно белым круглые полушария молочного цвета. Я невольно бросил туда взгляд, эта женщина, по моим меркам уже чуть ли не старуха, сохранила молодость и красоту, а когда румянец вспыхнул на загорелых щеках, выглядит просто юной девушкой с ее ярким блеском глаз, зубов, с полными губами цвета спелой черешни.
Перехватив мой пристальный и довольно откровенный взгляд, она почему-то смутилась, опустила голову, от чего румянец разгорелся еще ярче и переполз и на шею, а розовые уши запылали огнем, как факелы.
Я