Пожалев о безвременной гибели утопших, надо было позаботиться о собственном спасении. Нечего было и думать о возвращении на корабль против ветра и волнения; Белозору оставалось одно средство – отдаться произволу стихий и попытать счастья пристать к берегу, чтобы на нем провести ночь и переждать, покуда стихнет буря. Вздумано – сделано. Правя гораздо левее города, он стрелой летел ко враждебному краю, где смерть или плен сторожили его. Он хладнокровно смотрел на влажные утесы, с плеском и воем наперерыв догоняющие утлую ладью. Кипя, склонялись они кудрявыми главами над кормою, готовясь обрушиться, рушились и выносили ее на хребте своем, как ореховую скорлупу. Сам Белозор сидел на руле, трое отливали воду, а двое остальных держали на руках шкоты[25]. Видя спокойное лицо начальника, они полагали себя в полной безопасности. Скоро совершенно стемнело. Вдали замелькали между валов огни городские и послышался ропот прибоя, словно шум толпы народной. Белая гряда бурунов, как рубеж смерти и жизни, кипела перед ними; матросы, притаив дыхание, крестились, ожидая удара; страшно плескалось и стонало море между каменьями.
– Не робей, ребята! – говорил Белозор своим людям. – Куртки долой, и, если опрокинет, хватай весла, и чуть коснулся дна – карабкайся дальше, чтобы другой вал не утащил опять в море! Держись!
Как щепку взбросило ялик на бурун, и стремглав ударило его на камень. Перекинутые через эту водную стену спорных валов, оглушенные падением, пловцы наши спасены были только веслами, за которые они уцепились, ибо плавать не было никакой возможности. Уже все матросы были на берегу, но Белозор не показывался. Добрые матросы бежали навстречу каждому валу, думая выхватить из него любимого начальника, но он разбивался в пену, убегал, набегал снова, – и все напрасно! К счастью, когда вдребезги разрушилась шлюпка, Белозор удержал в руке своей руль, которым правил, и он-то дал ему силы удержаться на толчее, в которую попался; мощный вал далеко выбросил его на берег.
Притаясь в кустах ив, коими обсажены все голландские плотины для скрепы их, наши моряки дрожали от холода, но веселость, это ничем не угнетаемое качество русского народа, и тут их не покидала.
– Ух, какой ветер! – сказал урядник, пожимаясь. – Чуть душу не вывеет.
– Держи крепче зубами, – возразил другой.
– Шути, шути! – отвечал урядник. – Выползли мы, как раки, чтоб не замерзнуть, как ужам после воздвиженья.
– А вот взойдет казацкое солнышко, так просушим сапоги, а сами надрожимся до поту, – прибавил третий.
– Уж этот месяц! Светит, а не греет, – даром у бога хлеб ест. Покурил бы, право, хоть трубки, авось бы стало теплее, – сказал четвертый.
– Жаль, брат, что ты раньше не догадался, – возразил второй, – из глаз у меня, как с огнива, искры посыпались, когда головой ударился о плотину.
– Что вы раскудахтались, словно куры в корабельной клетке, не даете доброму человеку