– Тебе не кажется, что когда бабло становится очень пухлым вокруг, то как раз свобода исчезает?
– Как тебе объяснить, у меня очень пухлое бабло последние тридцать пять лет – и ничего не исчезло, свобода на месте.
– Но ты про него все время говоришь…
– Если про него не говорить, его не будет.
– Но ты про него еще и думаешь много.
– Конечно, думаю. Я каждый день думаю, как сделать так, чтобы завтра мне не нужно было ни у кого ничего просить. Если мне нужно купить унитаз, так я знаю, откуда взять деньги.
– Сейчас мы говорим про золотой унитаз?
– Не хохми. Обычный. Главное, чтобы была возможность на него присесть. Это мелочи, конечно, но дело вовсе не в унитазе, а в том, что я, к примеру, на «Голосе» захотел хор привезти, тысячу долларов заплатил за автобус, они приехали раз, потом еще… Я же на Первый канал не пошел с просьбой: «Дайте мне автобус, чтобы привезти детей из Клина», – а спокойно заплатил. Тихо и мирно. Приехал хор, охренительно спел. Потом они еще раз приедут, уже 13 декабря. Мне ни с кем не надо договариваться. И объяснять: «Знаете, нам надо детей привезти, тридцать человек, из города Клин». Меня отошлют в одну редакцию, во вторую редакцию, в третью, потом – на х**. Я спросил руководителя хора: «Вы можете автобус заказать?» – «Да, можем». – «Сколько стоит?» – «Столько-то». Ну, бутерброды, кола, горячее… Я говорю: «О’кей, везите». И вопрос решился.
О несоизмеримости. Такая вышла story
Эта беседа легла в основу материала для журнала Story, обложку коего украсил портрет Градского из той фотосессии Михаила Королева, что я числю самой удачной в серии рок-портретов (одно из этих изображений и на обложке первой книги об АБГ).
СЕМЕЙНОЕ
– Почему помимо бабушки, матери и детей никогда не поминаются в интервью другие родичи? Не было близких отношений? Были конфликты в детстве?
– Неправда. Было много о папе, дяде и второй бабушке. О маме чаще – это так… скорее всего, потому что первая моя потеря – это она…
Градский мне рассказывал:
– Родители слушали музыку, – вот и первый императив. Второй – то, что в средних семьях стало модно отдавать детей в музшколу. И это стоило семь рублей пятьдесят копеек в месяц. Меня попросили прохлопать, протопать, и я попал в Гнесинскую школу (по классу скрипки). Потом мой педагог ушел из Гнесинской, перешел в районную, и за ним тридцать человек ушли. А дальше увлечение The Beatles привело меня к мысли, что надо продолжать образование: сначала в Гнесинском институте, потом в Московской консерватории.
Интересно, что у Градского никогда не было явного «головокружения от успехов». Может быть, оно случилось при рождении? Ведь внимание к себе и дань, которую его талантам отдавали большие профессионалы, АБГ воспринимал скорее как должное, нежели как везение, удачу или аванс. Он не страдал чувством малоценности, болезнью