– Точно так! Пусть уходит, откуда пришел. Я – за и только – за! Меня другие ждать утомились. Всем привет, – пропел тенором черный человек и пропал в туманной дымке.
– Твои доводы, коллега, крыть мне нечем. Я согласен, – в опустевший угол пробасил ангел, продолжая искоса недоверчиво осматривать Алёшина.
– Разъясни этому сопляку, что к чему и отправляй назад, пусть другим головы морочит, – в ответ раздался из тумана протяжный прощальный визг.
– Вы всё слышали, добрый человек! Возвращайтесь назад. Мы прощаем вам ваши неугодные Господу деяния. Отпускаем вам грехи ваши! Живите жизнью праведной и с миром. Не забывайте хотя бы изредка исповедоваться. Будьте благоразумным и врата райские для вас непременно откроются. Надеюсь, вы с моим коллегой никогда больше не увидитесь, – пробасил ангел и холодной ладонью толкнул Илью в лоб.
На шаг отступив, Алёешин вскрикнул от пронзившей обнаженную ступню острой боли. Великан нагнулся, поднимая с камней высохшую черную розу с острыми шипами на стебле.
– О Sancta rosa1, я тебя нашел! – радостно молящим возгласом вскрикнул собеседник, протягивая к увядшему цветку свои холеные руки с длинными белыми пальцами. Получив от Алёшина цветок, он еще какое-то время продолжил бубнить на латыни молитву.
– Сухостой-то откуда разбросан тут? – сорвался с губ Ильи вопрос.
– Этот, как вы выразились, сухостой не каждому в руки дается! Вы избранный среди многих вам равных!
– Что еще за чушь несешь? Какой избранный, кому равный? От цветка остался лишь стебель! – недовольно буркнул Алёшин, пытаясь утихомирить боль в ступне.
– Вы видите лишь увядшую оболочку, а внутреннее его содержание благоухает, но, к сожалению, оно пока вам недоступно! Тепло вашего тела разогрело его!
– Скажи – моя пролитая кровь! Мне-то чего из того?
– Эта Sancta rosa есть ключ к управлению миром! Им, как и Граалем, стремились многие владеть, но не всякому он дается! – вожделенно прижимая к груди оживающий цветок, задумчиво произнес белый человек, – молитесь чаще, несите Его в душе!
– Еще чего придумал! Никого носить не собираюсь! Самому бы не пропасть, а еще с цветком возиться!
– Я говорю о другом. Sancta rosa не только символ, – принялся разъяснять пространно собеседник. Неожиданно Алёшин перебил его, мурлыкая в усы излюбленную песенку блатных сидельцев ГУЛАГа:
– Я помню розу, она цвела…
– И яркой свежестью была полна, – осекшись и меняя тему, подхватил мотив человек в белом.
– Чё, мотивчик знаком? Знаешь, я в наполеоны не стремлюсь и мне твоя байка про сухостойный цветок ни к чему, – равнодушно заметил Илья.
– Как знаете. Это ваш выбор, но помните, вы – избранный! – и, как бы спохватившись, продолжил, – вас я больше не задерживаю.
Он резко отвернулся, задев Алёшина своим большим расправленным крылом. Илья повалился навзничь, но, оступившись,