У моста тут же появились и градские парни. Из тех, что снаряжали расшиву под зерно. Как с топорами были, так с топорами и прибежали. Заволновались, однако. Гридя поглядел на парней, растопырился насмешливо, ощерился в улыбке. И-эх, того пуще заиграл телепнями. Знайте, мол, наших! От лодей подошли, посмеиваясь, сколько-то гридей и даже пара-другая бояро́в из емцева ближнего окружения. Рада выбралась из воды, крутанула мокрым подолом и на парней посмотрела жалостно, куда, дескать, вам, недотепам, шли бы, мол, отсюда, не срамились.
Парни, однако, вызов приняли. Вперед вышел Дедятин сестрич – младшей сестры сын, Тумаш. Подбоченясь, выставил сестрич Дедятин ногу и… эх, закрутил-завертел топором в руке, вокруг локтя, сзади, спереди. Кто-то из парней кинул ему второй. Тумаш заиграл уже в два топора, да с перекидом из руки в руку, да из-под ног, да с пристуком в обуха. Парни стали приплескивать в ладоши. А гридя вдруг извернулся, выбросил разом оба телепня к мосту, да так ловко, что поручни того моста, выбитые телепнями с шипов, полетели, трепыхаясь в воздухе нелепо, прямо в Тумаша. На берегу ахнули. Однако же Тумаш шагнул, примериваясь, вперед, взмахнул топорами да и поймал те жердины на лезвия, как припечатал. Ай-да молодцы! Ай-да удальцы! Что один, что другой. Берега восхищенно плескали в ладоши.
– Эй, ты, – позвал гридя Тумаша, – ну-кося, поди сюда. Не взопрел, трудясь? Искупаться не хошь?
– Не-а, – сказал Тумаш с ленцой в голосе. – А ты?
– Чего-о? – гридя от изумления аж рот открыл.
– Ну, я спрашиваю, ты, может, хочешь? А то я пособлю. С милой душой, – сказал Тумаш и подмигнул своим, знай, мол, наших и ты. Парни радостно заржали, а кто-то, не сдержавши восторга, засвистел в два пальца на всю реку – сущий Соловей-разбойник, право слово.
Сошлись на середине моста. Каждый выставил левую ногу. Правыми руками сцепились плотно, ладонь в ладонь, левые убрали за спину. На берегах уже никто делом не занимался, все глазели на нечаянное развлечение. Даже Бус с княжичем поспешили от расшив к мосту. Один только емец возился у стола с очередным мешком в обществе престарелого Колдуна.
Берега надсаживались в оре, подбадривали своего. "Буслай, Буслай", – ревели гриди. "Тума-аш", – надрывались градские. Парни пыхтели, наливались краской. То один, то другой начинал, вроде бы, осиливать, но равновесие неизменно восстанавливалось, и все тут. Наконец, обессилев, парни расцепили руки, в опасении подвоха сделали каждый по небольшому шажку назад и принялись беззлобно переругиваться. В общем-то, оба остались довольны. Ни один не оплошал. Градские притащили поручни и мигом насадили их на место. Тумаш засунул топор за пояс. Буслай, убравши телепни, снова стал у моста и на те поручни с ленцой облокотился. Толпа начала понемногу рассеиваться. Тумаш, купаясь в славе и поклонении,