Затем точно таким же манером измерил дистанцию от павильона до сточной канавы и у сей последней задержался: поковырял палочкой почву, зачем-то насыпал немного в мешочек. Удовлетворенно сам себе кивнул.
После этого вернулся к месту, где Сигумо умертвил свою несчастную жертву, но никаких действий там производить не стал, а просто сел на траву и принялся чего-то ждать, время от времени поглядывая на карманные часы.
Прошло пять минут, десять, двадцать. Миновала полночь, объявив о себе глухими ударами церковного колокола, донесшимися с дальнего конца Иностранного кладбища.
На поляне ровным счетом ничего не происходило. Кроме, пожалуй, одного: вице-консула явно начинало клонить в сон. Он несколько раз зевнул, прикрывая рот ладонью. Голова опустилась на грудь. Эраст Петрович вскинулся, потер глаза, но минуту спустя опять заклевал носом – похоже, дремота становилась необоримой. Подбородок снова коснулся груди и больше уж не поднялся. Дыхание коллежского асессора сделалось глубоким и ровным.
Где-то на дереве громко заухала ночная птица, но Фандорин не проснулся. Не разбудила его и букашка, предпринявшая рискованное восхождение с ворота кимоно на волевой подбородок, а оттуда на щеку и высокий лоб Эраста Петровича.
Но стоило в ближних зарослях чему-то хрустнуть – совсем негромко, как вице-консул немедленно пробудился. Вскочил, в несколько стремительных прыжков преодолел расстояние, отделявшее его от кустов. Раздвинул ветки и обмер.
На суку старой узловатой яблони висела плетеная торба, в которой, слегка покачиваясь, сидела Эми Тэрада и смотрела на коллежского асессора широко раскрытыми, мерцающими глазами.
Эта зловещая картина заставила Фандорина, человека не робкого десятка, содрогнуться.
– Вы?! – воскликнул он. – Вы?!
Пигалица не ответила, лишь гневно оскалила белые зубки.
Коллежский асессор шагнул вперед и протянул руку, чтобы снять корзинку с ветви, но не успел – сверху ему на голову обрушился удар чудовищной силы, и Эраст Петрович без чувств повалился на траву.
Очнулся он от ноющей боли в темени, которая при этом была не лишена своеобразной приятности. Прежде чем открыть глаза, Фандорин попытался разобраться в природе этого странного ощущения – и разобрался. Резь смягчали и компенсировали два обстоятельства: холод и тепло. Причем холодом обволакивало самый источник боли, что лишало ее остроты, а тепло шло снизу, от затылка и шеи.
И лишь в следующее мгновение, разлепив тяжелые веки, коллежский асессор понял, что лежит на траве, в том же месте, где упал. Его голова покоится на коленях у сидящей Сатоко и обвязана мокрой холодной тканью. Осторожно коснувшись пальцами темени, вице-консул обнаружил там изрядную шишку и наконец все вспомнил.
«Что со мной случилось?» – хотел он спросить, но вдова Мэйтана нарушила молчание