– Так я велю послать за Караваджо, – с победительной улыбкой молвила Одинцова Архипу Гиацинтовичу.
Из жизни щепок
Пять человек? Пожалуй, многовато для «сугубо конфиденциальной беседы» – вот первое, что подумалось Эрасту Петровичу, когда он вошел в кабинет главноуправляющего железнодорожной компании «Фон Мак и сыновья».
Коллежский асессор поклонился присутствующим и остановил взгляд на человеке, что сидел во главе стола. Это, несомненно, и был барон Сергей Леонардович фон Мак, к которому Фандорина отправило начальство для вышеупомянутой беседы. Следовало ожидать, что барон представит чиновника особых поручений остальным: лысому господину с угрюмой физиономией, заплаканной женщине в летах и двум молодым людям с одинаковыми, несколько рыбьими глазами (у Сергея Леонардовича были точно такие же – стало быть, братья). Все кроме лысого были в черном, а трое братьев фон Маков еще и с траурными повязками на рукаве.
Странно, но никаких представлений не последовало. В ответ на поклон глава предприятия лишь слегка кивнул и пояснил, адресуясь к угрюмому господину:
– Можете продолжать. Это… Свой человек в семье. Не имеет значения, – да еще рукой пренебрежительно махнул. – Прошу вас, господин Ванюхин. Вы начали рассказывать о Стерне.
Эраст Петрович не привык, чтобы на него махали рукой, будто на муху или комара, и чуть приподнял бровь, однако, услышав имя угрюмого господина, вернул бровь на место.
Ах, вот это кто. Сам Зосим Прокофьевич Ванюхин.
Об этом человеке Фандорин много слышал, но видел впервые и, честно сказать, испытал некоторое разочарование. Живая легенда сыска был похож на лакея из богатого, но не слишком бонтонного дома: голый череп с обеих сторон обрамлен довольно нелепыми бакенбардами, воротнички сияют белизной, но галстук явно перебрал по части пышности, да и жемчужная заколка с малиновым жилетом никак не сочетается. Однако что ж о человеке, да еще мужчине, судить по одежде? В свое время Ванюхин распутал немало запутанных дел. Шутка ли: простой хожалый, а дослужился до генерала, начальника петербургской уголовной полиции – все благодаря природной смекалистости и бульдожьей хватке.
Взгляд у Ванюхина был цепкий. Колючие глазки так и впились в Фандорина.
– А позвольте поинтересоваться, где «свой человек» пребывал сего шестого числа? – спросил петербуржец, обращаясь к старшему из фон Маков.
Манера говорить у Зосима Прокофьевича была исключительно неприятная – ехидная, как бы заранее не дающая веры всему, что скажет собеседник. Ванюхин словно давал понять главноуправляющему: пускай ты магнат-размагнат и сто раз миллионщик,