Достало по-взрослому. Ныло и ныло. Должен я ему и должен. Пока не загнало меня на Ближний Восток, выполнять этот самый интернациональный долг. Три года я его там исполнял, исполнял, пока не оказался с контузией в госпитале.
– Ну, – сказал уже тогда я государству, – теперь-то можно и передохнуть от исполнения интернационального долга и строительства коммунизма.
– Ну, да, конечно, – ответило государство, на мою просьбу об отдыхе, – счаз, размечтался. Подштопали в госпитале, подрихтовали? Скажи спасибо, что живой. Так, что с новыми силами – на работу.
А ведь действительно живой, поэтому взял я выданный мне рабочий инструмент в руки, и на стройку. Строительство утопического коммунизма, ещё никто не отменял. Хотя… уже что-то такое брезжило на горизонте. Дули из под железного занавеса какие-то сквозняки перемен. Государство от этих сквозняков приболело: начало его температурить и лихорадить. Начало оно кидаться в разные крайности: от безалкогольных указов, до перестроечных законов. Кидалось, кидалось, пока благополучно и не развалилось на другие социально-близкие государства. Волею судеб я и оказался в одном из таких независимых государств.
– Что будешь строить государство и кому мне надо будет отдавать твой долг? – спросил я – вечный должник и бывший строитель коммунизма, у вновь организованного государства.
– Ты знаешь, ты это, постой пока в стороне, – ответило мне государство, – честно брат не до тебя сейчас. Дай мне окрепнуть, подняться на ноги, а потом мы с тобой заживём. Даже не представляешь брат, как мы с тобой здесь заживём. Всю Европу заставим себя уважать, да что там Европа, весь мир нам будет завидовать. Ты мне веришь? – спросило государство.
– Верю, – ответил я ему. А, что мне оставалось делать – не драться же с ним за украденные им банковские вклады?
– Ну, тогда потерпи брат, я сейчас сделаю ревизию всех банковских вкладов, природных ископаемых, заводов и пароходов. Потом всё это поровну поделю, по едокам и заживём мы – ай люли малина. Ты мне веришь?
– Верю, – ответил я ему затягивая потуже свой пояс.
– Верь брат, – и государство взяло и временно исчезло из моей жизни, прихватив с собой все мои ваучеры и банковские вклады – мою надежду на обеспеченную старость.
И остался, ограбленный своим государством, я сам на сам: с перспективой умереть голодной смертью, и с со своей голубой мечтой об обеспеченной старости.
Двадцать лет и три года бился я за неё и уже когда вот-вот мечта моя стала уже сбываться: от длительной спячки очнулось государство.
– Ну, как ты там брат? – спросило оно меня.– Живой, дышишь? Ты это, того-самого не обижайся на меня, сам понимаешь, время такое было, надо было налаживать всё по новой