Вся моя жизнь сосредоточена на школе. Дома я как будто не живу Приходя на работу, чувствую упоительную свободу и желание действовать. Утопаю в тетрадных листках, школьных буднях, меловой пыли, летящей на одежду. Люблю свой кабинет больше собственной детской комнаты в далеком доме родителей.
Двумя строчками-близнецами и сонетом Шекспира Артем не ограничивается. На День Учителя я нахожу на своем столе букет из бумажных лилий – каждая сделана из тетрадного листа в клеточку.
Перед новым годом он вместе со своими одноклассниками поздравляет меня с праздником. Задерживает взгляд на моем лице чуть дольше, и глаза такие, что у меня что-то замирает внутри. Он улыбается тихо, загадочно, светло. Мы словно храним негласный секрет на двоих. От его улыбки у меня горят щеки.
И каждый день повторяется:
– Доброе утро, Мария Викторовна.
– Доброе, Артем…
Иногда встречаемся на лестнице, чуть соприкасаемся локтями. Этого краткого мгновения хватает, чтобы я поймала его теплый взгляд, едва заметную полуулыбку. А во мне на один краткий миг замирает дыхание.
Я никак не отвечаю на его знаки внимания. Игра мне по душе, но я отдаю себе отчет, что это лишь забава. Детская, милая влюбленность Артема настолько искренна, что мне не хочется обрубать её на корню. Я лишь вздыхаю с легким сожалением, что это неминуемо закончится.
Андрей в последнее время приходит домой совсем поздно. Он молча ужинает и запирается в кабинете. Обычно я интересуюсь, не нужно ли ему чего перед сном, и, не получив ответа, поднимаюсь к себе.
Сплю крепко, просыпаюсь легко.
В один из дней я пропускаю момент, когда в замочной скважине поворачивается ключ.
Я подпеваю телевизору, по которому идет концерт, слегка пританцовываю, приподняв фартук на манер юбочки. Помешиваю мясо, кладу деревянную лопатку, подхватываю фартук обеими руками и делаю разворот по кухне.
А потом натыкаюсь на хмурый взгляд Андрея.
Не знаю, сколько он стоит в дверях кухни и наблюдает мой импровизированный балет, но по его взгляду понимаю, что достаточно, чтобы я поплатилась за свое хорошее настроение.
Быстро сдираю с себя фартук, бросаю на стол. Андрей брезгливо провожает его взглядом.
– Ты сегодня рано. Как дела на работе?
Темная бровь изящно приподнимается.
– Разве ты понимаешь что-нибудь в юриспруденции? Я же не спрашиваю тебя, удачно ли ты сварила сегодня борщ.
Пропускаю последнюю реплику мимо ушей, но слегка хмурюсь. Сказано ровным тоном, без малейшего намека на попытку оскорбить, но обида бьет сильнее, чем ожидалось. Странно. Я думала, что такие спичи меня уже не трогают.
Напряженно улыбаюсь, беру из его рук теплое пальто все в крупных каплях от растаявших снежинок.
– Проклятая зима, – говорит он, – разгребал