Стала изучать его страницу и не нашла ничего, что разочаровало бы. Есть моменты, которые не порадовали, но как-то легко воспринялись. Я сама циничная, но лишь недавно поняла, что надо с этим бороться, а мужик в тридцать пять наверняка давно с этим живет и ничего странного в этом не видит. Стебщик, небось, тот еще, и мне это нравилось.
Однако не все так мило и светло, как кажется. В этой влюбленности много мучения, чего-то мутного, словно темные воды едва слышно шуршали под твердой почвой моей веры и бабских сантиментов. Раньше я влюблялась в любовь, а дальше – черный квадрат Малевича. В данном случае я позволила своему воображению бродить слишком вольно. Мне вдруг стало страшно, когда я вспомнила год нашей встречи, ту самую осень… если бы он позвонил тогда, все кончилось бы плохо. Я сама еле на ногах стояла – только раз причастилась, это, конечно, серьезный шаг, но недостаточно. Подвиг веры был равен одному этому шагу.
Краткая характеристика той «эпохи»: сестра развелась и вернулась в отчий дом вместе с двухлетним племянником, не вылезала из судов и прокуратур по милости экс-мужа и его долгов и кредитов. Родители нервничали, скандалы дома стали делом обычным – короче, танец с саблями. У меня – практика в школе, диплом и маячащие на горизонте госы, прощание с любовью и крайне тяжелое мизантропическое душевное нестояние из-за домашних параной и шизофрений.
И вот в теплый октябрьский вечер появляется златокудрый симпатяга явно старше меня и напрашивается на общение да еще так напористо, что я невольно испугалась. А что если бы я дала ему номер мобильника? Скорее всего, вызвонил бы, встретились бы, может, и пообщались бы, а там глядишь и влюбилась бы – это мне раз плюнуть, только яви любование моей персоной. А дома… При обострении конфликта я просто убегала, куда глаза глядели, плюнув на нелетную погоду. А была бы возможность убежать с кем-то или туда, где потеплее да поуютнее, неужели я бы ею пренебрегла?! Хотя я тогда сделалась колючим ежиком и с неохотой пригревалась к чужим сердцам, с сарказмом относилась к разговорам о любви и семье (насмотрелась уже, спасибо). Слово «замужество» вызывало у меня тошноту, разобщение подруг посеяло в сердце цинизм и недоверие к близости духовной и к якобы православным людям. Я и сама не чувствовала себя в силах стать лучше и что-то изменить.
Потом умерла бабушка. Горько-сладкая весна одиночества и боли, пустая квартира. Вот тут уже загорается красный свет и прорезается мерзкий вой сирены: стой, оглянись, очнись! Беда, беда! Ходишь по грани! Было так холодно и пусто, хотелось, чтобы кто-то оказался рядом, не побоялся погладить колючки и отогреть горячим сердцем. Дело могло кончиться парой бобрят уже тогда, потому что я вовсе не так крепко упиралась, как Танюха с Марком. Но она христианка со стажем и не собиралась губить ни его, ни себя, хотя он так и не понял, почему нельзя лечь и отдаться.