Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний. Коллектив авторов

развестись с отцом. «Почему вы не разведетесь, будет лучше», – добивалась я от матери с упорством сварливой соседки по подъезду. И не дождалась ответа. Видимо, они разделяли мудрое убеждение: прожить всю жизнь вместе и на старости лет держаться за ручки и постоянно чмокать друг друга. Но для меня – ребенка и пылкой девушки – такой конформизм казался унизительным. Моя подруга Аня клялась, что видела моего папу то там, то здесь с разными юными особами студенческого вида. Я возмущалась, но верила. В более позднем возрасте мама, хвастаясь, рассказывала, какие у нее были поклонники и воздыхатели то там, то здесь. Я ей верила меньше. Мама была изумительно красива (правда, не чета моей бабушке-крестьянке, которая выглядела по меньшей мере как королева Голландии или еще какой небольшой демократической страны). Бабушка рассказывала одну и ту же историю: ее отец (мой прадед) был распорядителем (или что-то вроде того) в усадьбе графов или князей Оболенских, и в юную бабушку в 1918 году были влюблены два брата Оболенских. Один брат успел уехать на последнем пароходе. А другой пошел в Красную армию и был убит. Кому отдавала предпочтение бабушка, осталось для меня загадкой. Скорее красному графу, для большей романтичности воспоминаний. Бабушка родилась в ноябре 1901 года, а умерла в 1991-м.

      Так вот о счастье материнства: я его как-то нигде не наблюдала. Знакомые девушки делали аборты, родители оскорбляли друг друга, а заодно и ближайших родственников. В нашей роскошной двухкомнатной квартире (54 кв. м) на Донской жило пять человек: мама-папа-я и бабушка-дедушка. Дедушка, правда, умер в 1967 году, в мои 12 лет.

      Если у кого и рождались дети, то по неосторожности. И еще один неоспоримый фактор в отсутствии детей – советская пропаганда в этом моменте дала маху: приветствовалось счастье материнства, но секс клеймился как вражеская распущенность и вообще проявление чего-то низкого и животного. Советское государство, видимо, брало на себя функции церкви, которую оно благополучно от себя отделило, как грязный абортированный плод, но были взяты некоторые ее моральные и этические нормы, которые в конце концов сыграли злую шутку с депопуляцией русского населения, и так обескровленного ГУЛАГом, чистками и войнами. Не зря аборт в СССР назывался чисткой, несколько менее эмфатический эвфемизм. Не так страшно его произносить, но ассоциация с грязью несомненная. То есть в СССР рожали либо диссиденты – христиане и чудаки, либо люди, убежденные в счастье материнства и в том, что саду цвесть в будущем, либо по недосмотру, отсутствию денег и контрацепции. Связи вне браков скорее считались романтическим вольнодумством, независимостью от государства, соединением по собственной, а не чьей-либо воле. Чем дальше вы находились от заботливой руки государства, тем большую свободу вы обретали.

      В общем, детей я не завела по всем этим эмоционально-индуцированным представлениям духовности вкупе с отрицательным домашним опытом.

      Самоуничижительная, защитная и грубая шутка, которую я иногда повторяю, особенно