– У тебя будут другие дети, – холодно отвечала леди Маргарет. – Но этого ребенка оставь нам, это наше дитя, и другого у нас не будет.
– Я вас ненавижу! – выплюнула Агнесс ей в лицо. – Где мой сын, вы, старая ведьма?!
– Можешь не браниться, дочь прачки, я не скажу тебе. Может быть, после, когда ты образумишься и поймешь, что я была права, и так лучше для Патрика…
Агнесс поняла, что сегодня больше ничего не добьется. Слезы кипели в горле, но она не могла позволить свекрови увидеть свое горе, надо было держаться в седле. Она ведь тоже Хепберн. Пока что.
– Господу открыто сердце матери, мадам, он призрит меня в моей печали, и воздаст виновным за обиду… и за полное сиротство сына моего, случившееся от вас!
– Положимся на волю Его, – сухо согласилась леди Маргарет.
Она ушла от свекрови с гордо поднятой головой, хотя подбородок ее дрожал, и шла, все убыстряя шаг, а потом вдруг побежала – со всех ног, как девчонка на первое свиданье, Агнесс летела в часовню, еще раз увидеть Адама прежде, чем он уйдет навсегда. Но буквально на самом пороге столкнулась с невысоким юношей – то был младший деверь Агнесс, будущий священник. Год назад семья, с помощью зятя, графа Ангуса, де юре сделала Джона епископом, хотя и сейчас было видно, что наклонности к монашеской жизни он не имеет никакой, а умение говорить мягким голосом и опускать глаза долу далеко еще не делает из мужчины монаха. Джон был мальчишка, но она не раз замечала его доброжелательность к ней – ни ненависти свекрови, ни равнодушия остальных двух деверей в этом парне не было и в помине. Вот и сейчас, когда Агнес, вне себя и не желая беседы с сыном Маргарет Гордон, хотела проскользнуть мимо, он сам удержал невестку возле дверей.
– Я не знал, – ответил он на ее невысказанный горький вопрос. – А если бы и знал… мою мать не может остановить никто, если она что-то задумала. Скорей всего, мальчика увезли нынче ночью.
– Она опоила меня, старая ведьма! – прорычала Агнесс, пылая яростью.
Джон впервые задумался о натуре племянника, маленького графа: три четверти крови – Гордоны, Хепберны, Стюарты – каждая обладает своим особым бешенством, вот разве о Мюрреях он не слышал ничего подобного. Да, остается ради блага самого Патрика надеяться на Мюрреев, кто бы они там ни были.
– Вы недобро говорите о моей матери, – сказал Джон, однако ей показалось, что в глубине глаз его мелькнула усмешка. – Но я вам прощаю ради нашего общего горя.
– Ради общего?! Деверь, да будет вам! Что вы знаете о моем горе? И что еще было в моей жизни, кроме Адама? – взорвалась Агнесс. Остатки возведенной Энни прически рухнули ей на плечи огненной волной. – Верно, мой сын! Вы лишились брата и дядей, но я утратила не только мертвых,