А я, что лучше то
Что под рукой.
Он жил в своем,
Придуманном им свете.
И утверждал,
Что он на сквозь
Всех видит.
А я ему – так сразу
И ответил,
Так и сказал:
– Пошёл бы ты,
Овидий!..
А впрочем – мне
Всё было безразлично…
А он, он нервничал,
Ругая насекомых!
И вдруг вскочил
И вскрикнул:
– Беатриче?!
Но это снова были
Юля с Томой.
И всё испортили
Смешливые девчонки.
Хоть и дополнили
Изгибами телес.
Их шутки
У меня сидят
В печёнках!..
А Данте проявлял
К ним интерес.
И углублялся с ними
В темный лес.
И декламировал стихи
О Беатриче…
И под купальники,
Смеясь,
К обеим лез.
И земляникою лесной
Обеих пичкал.
Потом – он стал нырять
И утонул…
Все бросились за ним,
Его спасая!..
Спасли и откачали.
Он заснул.
Я прочитал над ним
Главу из «Рая».
В двенадцать дня,
У речки незнакомой,
Я не читал
Заумней вариантов!
Уснули, сном младенцев,
Юля с Томой,
Но был разбужен
Своим «Раем»
Данте.
Сказал он нервно:
– Слышишь, никогда
Не смей – меня,
Мне приводить
В пример!..
Мол, «Рай» его,
Такая лабуда!..
А я сказал: – Ну да уж,
Не Гомер.
Тут мы расстались…
А столкнулись снова,
Так, месяцев примерно,
Через десять.
– Ты как? – спросил я.
Он сказал: – Хреново!..
И выпили
Положенные – двести!
«Суровый Дант…»
Я вспонил почему-то.
И плюнул трижды через
Левое плечо.
Мы помолчали,
Кажется – минуту
И по стакану
Выпили ещё.
Он рассказал,
Уткнувшись мне
В жилетку,
Что зря не утонул он,
Там, в июле…
Что он женат,
Но бегает к соседке.
А тут ещё рожают
Тома с Юлей!
Да от него…
– Проведать их
В больнице?!
Или поздравить,
Как-нибудь