Программа «Время» не столько сообщала что-то принципиально новое, а скорее иллюстрировала на конкретных примерах то, что уже и так было известно из идеологии. Урожаи собирались, металл плавился, ракеты летали, поскольку правильной была идеология страны…То есть телеполитика была сцепкой между идеологией и реальностью, доказывая не столько правильность реальности, как иллюстрируя правильность идеологии.
Одной из задач, возникшей со времен индустриальной эпохи, является заполнение свободного времени. Например, в Англии времен начала промышленной революции появился чай, чтобы сельский человек не засыпал у станка, а по улицам Лондона стали возить в тележках джин, чтобы снимать напряжение после работы. И свободное время заполнялось, в том числе, активным посещением пабов.
В последующем возник бум романов, который был связан с тем, что буржуа с помощью них заполняли свое свободное время. После романов на арену вышло кино, забрав в очередной раз мозги зрителей. Фильмы сталинского времени люди смотрели по нескольку раз. Не жизнь стала кино, а кино стало восприниматься как жизнь. Если же «Кубанские казаки» отличались от жизни, то конкретная жизнь индивидуального зрителя просто была исключением, как считал этот одинокий зритель.
Приход телевидения дал «микс» газеты и развлечения в одном ящике, к тому же стоявшем дома. Советское телевидение было основным продуктом для заполнения свободного времени позднего Брежнева. «Застой» вокруг уничтожался возросшей развлекательностью, в кинотеатрах даже шли французские комедии, а чтение и заполнение своей книжной полки новинками было еще одним инструментом «борьбы» со свободным временем. Тем более что тренд чтения совпал с желанием государства иметь образованных инженеров и ученых как для проведения индустриализации, так и для обеспечения с помощью науки нужд обороны.
Дмитрий Быков так говорит об этом времени: «Как показывает практика и свидетельствуют опросы, Советский Союз образца семидесятых во многих отношениях был идеальной для России моделью общественного устройства. Речь не о том, что такое устройство хрупко и недолговечно, зависит от нефтяных цен и международной конъюнктуры, растлевает собственных граждан молчанием и дурманит водкой, – но о том, что именно умеренный застой (до перехода в маразм) лучше всего соответствует особенностям российской истории и национальному характеру. Выбирать надо из того, что есть. Из разных образов России, которыми мы располагаем, образ России брежневской едва ли не наиболее привлекателен. Репрессий мало, они точечны, на них еще надо нарваться. Сатрапы сами чувствуют определенную вину за подавление свобод (а не гордую расстрельную правоту, которую демонстрируют сегодня философствующие заплечных дел мастера). Отдельные совестливые гэбэшники даже предупреждают диссидентов о грядущих обысках, что уже похоже на общественный договор. Есть узкий, но действующий канал для эмиграции („еврей – не роскошь, а средство передвижения”), и у этого канала есть тот несомненный плюс, что принадлежность к еврейству из постыдной превращается в завидную. Есть интернационализм, окультуривание окраин, немедленная расправа с пещерной националистической идеологией (которой, я убежден, так и надо) и попытка