Противоречия между постулатами Евангелий и реальной жизнью людей и вызывали недоумение у Л. Н. Толстого. Но не только у него. Такие же противоречия породили теоретиков атеизма и агностицизма. Однако Толстой не был ни тем, ни другим. Он лишь позволил себе быть последовательным в своем постижении идеалов христианства.
В отличие от других, не менее великих деятелей человечества, ищущих смысл жизни, Толстой поднимал вечные вопросы добра и зла, не стесняясь выражать свое мнение достаточно резко, не стараясь завуалировать неприятную истину красивыми и витиеватыми высказываниями. Он видел смысл жизни духовного человека в четком понимании нравственных законов, продиктованных евангельскими истинами, в простых и очевидных формулировках, и в постоянном сомнении относительно своего соответствия этим законам.
В этом смысле тем более странно выглядит критика поведения Толстого, последовательно действовавшего в рамках христианских догм. Вот что об этом писал один из самых ярких русских писателей ХХ века, лауреат Нобелевской премии по литературе Иван Алексеевич Бунин: «Христос тоже звал “с родины на чужбину”: “Враги человеку домашние его… Кто не оставит ради меня отца и матери, тот не идет за мной”. Их немало было, “благородных юношей, покинувших родину ради чужбины”: был царевич Готами[1], был Алексей Божий человек[2], был Юлиан Милостивый[3], был Франциск из Ассизи… К лику их сопричислился и старец Лев из Ясной Поляны»[4].
Искаженное зеркало русской революции
Ты и убогая, ты и обильная,
Ты и могучая, ты и бессильная – Матушка Русь!
В. И. Ленин, назвав Толстого «зеркалом русской революции», имел в виду, конечно же, не предтечу революционного бунта. Зеркало – то, в чем отражается действительность. Но Толстой не отражал революцию, он напротив, всем своим существом противился любому вооруженному конфликту. В его описании народных бед столько боли и сочувствия, столько негодования на тот существующий порядок вещей, который привел к бедственному положению народа, что его скорее можно назвать зеркалом русской жизни. Что касается революции, то в одном аспекте с вождем мирового пролетариата трудно не согласиться: «Противоречия во взглядах и учениях Толстого не случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые поставлена была русская жизнь последней трети XIX века»