Государство, которого больше нет.
И это повлекло не только голод, нищету общества, отвыкшего от самоуправления и творческой инициативы2, но и страх людей, которые были уверены в будущем ещё вчера, а сейчас остались без каких-либо гарантий не только для своих потомков, но и даже для себя самих – взрослых трудоспособных граждан, не приученных к конкуренции.
Волны преступности и страх будущего – вот чем мы заплатили за то, что отвыкли (или никогда не умели) организовывать мир вокруг себя, за нас это делало государство, и в это крайне сложно было вмешаться. Привыкли на уровне биологической селекции. Все, кто не мог это принять, покидали общество тем или иным способом. У нас остался огромный государственный аппарат, размер которого был оправдан тогда, когда каждый не должен был быть сам за себя. Сейчас огромная ответственность лежит на гражданине за собственное существование и будущее его детей, но бюрократическая машина над ним такого же размера, какого она была, когда регулировала и оптимизировала все сферы его жизни, когда она защищала гражданина и его будущее. Этот разрыв между низом и верхом, разрыв, полный напряжения, горечи и страха, бремя власти, которая не может при этом оказать ни оказать поддержку, ни полностью развязать руки для самостоятельной деятельности, оставляет человеку мало пространства для манёвра, для стратегического планирования и грамотного распоряжения своими ресурсами. Волевое бессилие, из которого по разным причинам обывателю сложно вырваться по наитию.
Ко всему этому добавилась дополнительная мировоззренческая путаница, возникшая после отмены официальной идеологии: в страну просочились сотни религиозных и философских парадигм, сформированных на других культурных, исторических и ресурсных почвах, а так же возникли сотни причудливых религиозных движений: