– А что было потом?
– Потом на нас сделали засаду люди тамошнего барона, связали и вывезли в лес, где всех, кроме меня, повесили. Мне дали шанс, поскольку я оказались самым молодым, сказали – вот тебе полчаса, а потом мы с собаками идем по следу, сумеешь оторваться – будешь жить, не сумеешь – повесим рядом с дружками.
– И как же ты?
– Там был большой пруд, я забрался в самую тину и укрылся среди зарослей камыша. Там и просидел три дня, пока меня искали. Когда охотники пытались прочесывать заросли, погружался под воду и дышал через камышинку.
– А чем же ты питался?
– Чаканом.
– Теперь понятно, откуда ты так здорово умеешь его чистить.
– Да уж, наловчился.
– А скажи, Эрик, тебя секли?
– О, много раз!
– А где же?
– На военной службе. Там наказывают за всякую провинность, бичами, розгами, плетью.
– И все это ты испытал на себе?
– Пришлось, приятель. Но и ты неплохо начал.
– Да уж. – Питер пошевелил плечами, и ободранная спина отозвалась жгучей болью.
Питер вспоминал этот разговор, когда они уже плелись по Савойской пустыне. Конвоиры то и дело прикладывались к бурдюкам с водой и обильно потели, давали слизнуть влагу с ладони лошадям, иногда смачивая им головы между ушей, а изнывающим от жажды и жары невольникам оставалось только терпеть.
Очень кстати по дороге попалась одинокая скала, и Теллир разрешил передохнуть в ее тени.
– Хорошо идем, – сказал Эрик, когда они с Питером опустились у прохладной стены.
– Что значит хорошо? – Питер с трудом переводил дыхание, казалось, что язык присох к небу. Панамы, которые невольники соорудили из речных лопухов, высохли и рассыпались, приходилось защищать голову чем попало – многие рвали рубахи.
– Никто не умер, обычно пятая часть остается на дороге, а у нас нет даже больных.
– Это потому, что хозяину деньги нужны и он не велит нас бить, – пояснил кто-то.
– Нас всего-то дюжина, – пробурчал Биркамп. – А была бы сотня, лупили бы почем зря.
16
Когда солнце стало садиться, едва передвигавшие ноги пленники наконец увидели силуэты приземистых построек. Потянуло дымом очагов, лошади конвоиров встрепенулись и пошли бодрее, однако успеть к окраине Датцуна засветло не получилось, солнце село, и спустилась темнота. Тем не менее ехавший первым Теллир уверенно держал курс на огоньки масляных светильников.
– Дошли, хвала небу, – произнес кто-то.
– Эй вы, собаки-шакалы! Встать плотнее, знаешь! Если кто побежит – остальным головы срубим, знаешь! – пригрозил конвоир, однако никто сбегать в ночи не решался, ведь вокруг все еще была пустыня.
Появилось эхо от стука копыт – невольников гнали по узкой улице, ограниченной с обеих сторон высокими глинобитными заборами. Теллир остановился, слез с лошади и, подойдя к воротам, несколько раз ударил по ним кулаком.
Вначале никакого ответа не последовало, но затем послышались