– Знаки собственности… И где же мне их искать-то? – проговорил шаман.
– Не знаю, дед. Мне лично осталось найти только чистую кожу.
А чего же хотела от шамана мать Лены? Нет, крышей не поехала на старости. Вылечиться хотела. В прямом человеческом смысле, ибо в больнице её приговорили. Буквально к смерти. А когда-то давно мать Лены вылечила молодого шамана от гонореи. Тайно. Кондрат тогда успешно выдал свой недуг за «шаманку4». Но и влюбился тогда молодой шаман в медсестру. И стали они любовниками, хоть и был шаман женат. И вдруг однажды выяснилось, что не верит медсестра в его силу и никогда не верила. И тут жена, узнав про измену, прокляла шамана. Шаман, узнав, что не верят в его чудеса – проклял любовницу. Сошлись проклятья, затосковал шаман, заболел физически, чуть не помер даже. А вернувшись к жизни, обнаружил, что и жены, и любовницы лишился, да и духи от него отвернулись, как будто закрылись, спрятались, как дети, смеются в шкафу и не пускают. А теперь постаревшая медсестра вернулась, испугавшись за угасающую жизнь. Но почему же к нему – к духовному давным-давно импотенту? За этой самой духовной помощью? Возможность давать которую сама же когда-то и лишила? Да издевается она что ли? Так она не просто пришла, а легла в аиле. Дочь послала восвояси:
– Езжай. Всё, что мне от тебя надо было, я получила.
Лена уехала. Мать осталась лежать. Тут. Молча. Глядя в потолок.
Лена матери об исчезновении Миши ничего не сказала. Даже рада была, что мать осталась у шамана. А у Лены пока будет время найти Мишку. Прошлась по поселку, кивала встречным, смотрела по сторонам и чувствовала себя, в общем, глупо и беспомощно. И тут «припылил» Темиров на мотоцикле. Рассказал…
Шофер-извозчик туристов, казах, возвращался порожняком с извоза подхватить новую партию. Мишку он знал, узнал, а Мишка знал его. Но что-то нехорошее творилось с парнем – трясся весь то ли от холода, то ли от страха. Разглядел шофер, что не грязная рубашка на парне, а бурая от крови. А когда из машины вышел, рот открыл поговорить, пацан «дернул» в степь. Просто побежал опрометью. Казах вроде дернулся следом, а потом вспомнил про заказ. Решил, лучше звякнуть в полицию, что и сделал. И, глядя на убегающего в степь пацана, рассказывал дежурному подробности. Скинув звонок, достал из багажника одеяло, положил на обочину. Сел в машину, завелся, уехал…
Темиров с Леной подъехали к месту, к одеялу, которое никто не забрал. И Темиров, не раздумывая, повёл мотоцикл в степь. Тряслись, прыгал свет от фары, пока Лена не закричала. Темиров дал по тормозам. Встали. Догнавшая пыль прошла облаком из-за спин… Лена выкарабкалась из люльки и пошла назад. Темиров окликнул, но Лена шла, как укачанная. Оказалось – не просто. Стояла, светя телефонным фонариком на накарябанную на земле надпись: «1964».
– Чё это? Год? – спросил Темиров.
– Туда, – сказала Лена и указала направление.
1964 – надпись, выложенная красным кирпичом на фасаде головного здания заброшенного ртутного