Нас уже ждали. Колхозный бухгалтер определил на свой колхозный глазок объем сделанного. И тут же раздал деньги из своей сумки. Особо отметили отличившихся, в том числе и нашего Ваню Хнулю.
Он работал один. Без рукавиц, в одной гимнастерке и от его спины, если ветер стихал, валил пар. Он сам выкапывал свеклу вилами и сам сносил в кучи. Жгли костерок, дожидаясь, когда к автобусам пробьется колхозный трактор и сладкий запах горящих вербовых веточек навсегда вошел в мою жизнь. Ведь в нашей местности век вербы почти равен веку человека. Ну, может быть, чуть больше.
Потом, все вместе, в том числе и трактора и три автобуса полные под завяз, ожидали, пока наш Ваня закончит работу. Так в мою жизнь вошли два понятия: Ваня Хнуля, рекордсмен беспощадного труда и огромная верба, которая была как дом. Под ней даже снега было меньше..
Тут я буду на следующее лето. Уже на нашем, колхозном, сенокосе. Под вербой у нас лагерь, палатки, огонь котелки с кашей из пшена и сала с колхозным мясом. Я еще не умею косить и меня отдали в помощнику нашему вечному заводскому уборщику, нашему контуженному и полоумному Ване Хнуле.
Позади этой огромной вербы и дальше до реки огромный ровный заливной луг, где косят сено. Трактор тут не пройдет. На мягкой земле, если на нее наступить крепко, выступает вода. Тут впервые увидел, как наш Ваня Хнуля косит траву. Нас двоих, контуженного и заочного студента транспортного цеха, как самых здоровых и дурных, поставили косить сено на самом низком участке. Там где вода уже сама стоит в углублениях. Во время малого перекура мы одинаково выливаем из своих сапог воду.
Я в этих сапогах из армии пришел. А вот у Вани моего сапоги оказывается еще те!
Тонкая крепкая подошва, халявы не из кирзы, как у меня, а из мягкой кожи. Настоящие офицерские. Даже шлевки, за которые тянут сапог на ногу и те кожаные. Хорошие сапоги, богатые
Его личная коса была огромной. Сам он еще больше и густая перемешанная высокая трава неожиданно выстраивалась перед ним в ровный чистый валок. И шел наш Ваня Хнуля по чистому зеленому ковру, как по английскому газону. Я пешком не успевал за ним. Хотя моя коса была много меньше.
А около той вербы стоял узелок, и в нем, я вспоминаю, тогдашний рацион рабочего. Бутылка молока, заткнутая газетной пробкой или кочерыжкой от кукурузы, два яйца и добрый шмат сала. А рядом уже лежала одна и та же книга в сером коленкоровом переплете. Про нее позже я узнаю все.
Все давно «пошабашили», перестали работать под палящим солнцем, а у нас двоих режим был по заводскому