Я понял, что2 именно он имел в виду; долгие годы я был очарован этими легендами, и не только их странностью, но и разнообразием: от Термозавров, питающихся человеческим теплом, до Зимних сирен, которые поднимают спящих с постели обещаниями песен, танцев и прочих наслаждений, но затем оставляют их умирать от истощения и обезвоживания. Сказками про Домовых, карликов, которые ночью тайком пробираются в спальню и похищают зубы, деньги и пальцы на ногах. Про Игрока, способного проходить сквозь стены, который пожирает со спящего весь жир, оставляя пустой мешок с костями, и Штуковину, которая проникает человеку в ухо и откладывает там личинки, порождающие червей, питающихся его сновидениями.
Все это было забавно, но самой любимой у меня была Грымза. Питающаяся стыдом недостойных, складывая постельное белье и напевая популярные мотивчики Роджерса и Хаммерстайна, она обладала определенной вдохновляющей непредсказуемостью.
– Да, – подтвердил я, – я слышал про Зимний люд.
Подавшись вперед, Моуди тронул меня за колено, понижая голос до шепота.
– В Двенадцатом все это становится явью. Они существуют там в реальности. Центральный Уэльс – колыбель сказок, выкованных погруженным в сон сознанием спящих.
– Хорошо-о, – протянул я.
Очевидно, его опьянение выходило за рамки одних только синих «Бьюиков», отрубленных рук и погребения заживо.
– Я говорю серьезно, – настаивал Моуди. – Привратник Ллойд из Дормиториума «Сиддонс». Слышал о таком?
– Нет.
– Он встретил Грымзу. Или по крайней мере подошел настолько близко, что можно было к ней прикоснуться.
– Продолжайте.
Моуди откашлялся.
– Жил когда-то Зимний фермер по имени Икабод Блок, у него была ферма рядом с Райдером, недалеко от того места, где ледник превращается в талую воду, и вокруг на многие мили нет ни одной живой души. Говорят, этот Икабод был человек неприхотливый, молчаливый, недовольный своей участью, и были у него жена по имени Мария и дочь по имени Гретель. Но однажды, пару лет назад, они ушли неведомо куда, и с тех пор Икабод стал угрюмым и замкнутым, и мало кому хотелось говорить с ним и терпеть его общество.
– Была у нас в приюте одна такая, – вставил я, вспоминая сестру Зачатию [54].
– Однажды Зимой, – не обращая внимания на мое замечание, продолжал Моуди, – Икабод связался с одним своим знакомым по фамилии Ллойд, которому уже на протяжении нескольких лет был обязан своей жизнью, и сказал, что его «страшно донимает» Зимний люд. Ллойд уже лет десять работал привратником, поэтому ужасы Зимы его больше не пугали. Он считал Зимний люд досужими выдумками старых прачек, темой пересудов в пивных.
«С чего ты взял, что это Зимний люд?» – спросил Ллойд при встрече.
«На прошлой неделе кто-то подровнял рога впавшим в спячку лосям и причесал шерсть шести из восьмидесяти девяти мамонтих. А в доме, – продолжал Икабод, – из мюсли выбрали весь изюм, украли любимую пластинку Гретель, а все книги в шкафу переставили».
«В