Душа требовала развернуться и «чего-нибудь эдакого замутить. Стриптиз на столе вместе с Дашей, той самой девушкой-официанткой из кафе, потанцевать Максу не дала охрана бара, попросив угомониться, пока они их сами не угомонили. Это было совсем некомильфо.
Спустя каких-то пару часов он уже взасос целовался с Дашей в углу на диванчике, а затем его за плечо оторвала рука Вовки, который что-то говоря другу, сунул деньги ему в карман, и Макс на автопилоте пополз сквозь толпу. Он был настолько «вмясо», что даже не помнил, как оказался на сцене, но отчётливо вспоминал, что его пёрло повыделываться.
Пьяному человеку море по колено, распирает от осознания собственного всемогущества и гениальности. На утро обычно становиться стыдно. Но этот потрясающий кайфовый момент вседозволенности искупает всё.
Он не выбирал песню, просто ткнул диджею в экран случайно, активно привлекая к себе внимания толпы, словами:
– Что? Сейчас буду петь. Песня посвящается моей девушке. И хер с ним, что у меня теперь её нет. Петь я тоже не умею.
Народ гоготнул, принимая несостоявшегося певца, а дальше музыка растворила и понесла его за собой, заставляя исчезнуть в словах.
Для того чтобы говорить, человеку не требуются язык. Слова – абстрактные вербальные символы значения, знаковые функции в которые каждый вкладывает свой внутренний опыт. Но существует один единственный, универсальный, понятный всем образ: эмоций, чувств. Когда говорить можно танцем, глазами, пальцами – мельчайшими жестами, из которых складывается нить диалога с публикой, можно говорить интонацией. Его пьяная интонация не умела петь, но когда он заговорил, в зале наступила тишина.
Песня была про Максима, а может, в его пьяном состоянии, она удивительно подходила ему. Несмотря на то, что он плохо видел бегущую на огромном экране строку, парень не путал слова, умудряясь попадать в такт. И, вздёрнув микрофон, он подпрыгнул, притягивая толпу на себя, притоптывая ногами и самозабвенно выкрикивая, приглашая публику присоединится ко нему. Он пел, раскинув руки, навстречу своей бессмысленной свободе, ибо никогда никем не будет понят и принят. Именно так ощущает себя множество подростков. И, выдохнувшись, потому что вложил в эти строчки свою боль, уронил микрофон. Кажется, он даже пытался поклониться и сделать книксен, чтобы продолжать ещё «чего-нить», но запнулся о шнур и рухнул со сцены вниз, лицом вперёд. Обычно именно в таком состоянии люди падают лицом в салат. Но бедолага не упал. Его как-то очень органично поймал Вовка.
В его голове просто погас свет, память воспринималась рваными урывками. Очнулся Максим дома у Вовки, дрыхнущим на диване, среди горы таких же пьяных тел.
Похмелье плавно перетекло