Зашептался Дагестан. Загудел Кавказ. Но слухи были правдивы. Повелитель взял третью жену. Она приняла магометанскую веру, повязалась горским платком, взяла аварское имя. Анна сделалась Шуайнат. Для имама самой вкусной была еда, которую подавала она, самой мягкой была постель, которую стелила она. Самой светлой и теплой была ее комната. Самым родным было ее слово. Суровое лицо имама сделалось мягче, ласковее, добрее. Много раз к Шамилю приезжали из Моздока с просьбой от ее родителей отпустить Шуайнат домой за любой выкуп, который он сам назначит. Шамиль рассказывал об этом Шуайнат, но та говорила всегда одно:
– Имам, ты мой муж. Хоть голову отсеки, но я домой не вернусь.
Ее ответ передавал Шамиль послам из Моздока. Как-то раз приехал к нему родной брат Шуайнат. Имам его принял хорошо, разрешил повидаться с сестрой и поговорить с ней. Два часа брат и сестра оставались наедине. Брат рассказал о горе отца, о слезах матери, о прекрасной жизни, которая ждет ее дома, о молодом несчастном женихе, который все еще любит ее и надеется на встречу.
Все напрасно. Шуайнат отказалась. Брат уехал ни с чем.
Первая жена имама Патимат, улучив благоприятный момент, сказала ему:
– Имам, вокруг проливается кровь, погибают люди. Как ты можешь слушать, словно молитву, песни Шуайнат? Ведь ты сам запретил петь в Дагестане. Ведь ты отказался от песни даже родной матери.
– Пойми, Патимат, – возразил вождь, – Шуайнат поет песни, которые поют о нас наши враги. Если бы я дал возможность распространяться слезливым плачам, то они дошли бы до врага, и о нас по-другому бы стали думать. Тогда мне было бы стыдно смотреть в глаза матерей, чьи сыновья погибли в походах со мною. Но враги пусть поют о нас песни. Я с удовольствием их послушаю. И других позову послушать.
Но не потому переживала Патимат, что имам внимает песне молодой красавицы жены, а потому, что с прежними женами он уже не делился, как прежде. Вскоре произошло следующее событие.
Однажды имаму сообщили, что Белый царь готов вернуть его сына Джамалутдина, который в это время учился в Кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, обменяв его на Шуайнат. Трудная задача. Имам отказался. То, что была такая возможность, Шамиль скрыл от всех, но слух об этом все же дошел до Патимат.
Как-то она пришла к своей молодой сопернице.
– Шуайнат, даешь ли ты слово, что о нашем разговоре будет знать только один Аллах?
– Даю.
– Ты лучше меня знаешь, что в последнее время Шамилю не спится, что он сильно озабочен и мучится.
– Вижу, Патимат, вижу.
– А ты не знаешь ли, отчего?
– Нет.
– Я знаю. Если хочешь, ты можешь найти для него лекарство.
– Скажи, Патимат, скажи, моя дорогая.
– Ты, конечно, слышала о Джамалутдине, сыне моем и Шамиля?
– Конечно…
– Его возвращение к нам зависит от тебя. Ты же вспоминаешь свою мать. Я тоже мать. Десять лет не видела я своего сына. Помоги! Не ради меня, а ради имама!
– Все сделаю ради него… Но как?
– Если ты вернешься к своим родным,