– Бей его, бей! Это начальник милиции!
Ничего себе кто под гражданским костюмом оказался! Да Петро наплевать. Камень схватил для усиления воспитательного эффекта. Вовремя санитары прибежали, забрали разведчика. Вася убежал.
В госпиталь милиция редко совалась. У отчаянных фронтовиков-инвалидов и оружие имелось. Если в тарасобульбовской Запорожской Сечи за убийство товарища убийцу заживо хоронили в одной могиле с жертвой преступления, то в госпитале за воровство одноногого могли отволтузить костылями так, что вторую ногу приходилось отнимать ради спасения остального туловища. Милиции Петро тоже бы не отдали. Врачи в таком случае покрывали: «У нас одни лежачие».
Многое мог дед Петро написать. Подгорбунскому планировал отвести отдельную главу. Год воевали бок о бок, запал в душу, как мало кто иной.
Всегда отличался Петро чётким почерком, после инфаркта каракули выходят, хоть плачь. Не было в пальцах уверенности авторучку держать. Издевательство, а не воспоминания получаются. На машинке как бы хорошо. Опять же прошение на новую автомашину губернатору напечатать. А то тянут и тянут. Он единственный в городе ветеран остался, кто сам за рулём сидит.
Месяца два обрабатывал Елену. Сдалась.
Соседка работала секретарём-машинисткой, помогла приобрести б/у электрическую. И учебник «Машинопись и делопроизводство» дала напрокат. В нём упражнения, рисунок клавиатуры, поделённой на зоны, где какой палец должен плодотворно давить, не мешая соседним. Дед Петро заставил Елену сектора клавиатуры разноцветной плёнкой разметить. Сделала дочь согласно книжке, а ученик – дальтоник. Зелёное и красное – одним миром мазано. И клавиатура не светофор, в котором по счёту можно определять: стоп-свет горит или езжай по своим нуждам.
Слабости организма не остановили ветерана, засел вместе с ними за машинку. И никаких себе поблажек: если уж учиться – так не одним пальцем клопов давить, а на весь отпущенный природой потенциал – от мизинца до большого на обеих руках. Вон соседка: вроде чуть шевелит пальчиками, а печатает, как из пулемёта, и языком при этом чешет – не угонишься. На машинку вообще не глядит. Дед Петро также хотел творить мемуары, чтобы чуть растопырил пальцы над клавиатурой – и пошла строчить губерния.
– Где столько слов наберёшь? – пыталась урезонить дочь.
– Да у меня воспоминаний в голове, – проговорился ветеран (про мечту о мемуарах молчал как партизан), – на десять лет хватит.
Приспособил трёхногую