Моя юношеская уверенность в себе быстро исчезала, и процесс превращения в подкаблучника успешно продолжался. Я не смог сбежать, говорил себе, что, собственно, восхищаюсь ею – она образцово исполняла все нормы, идеальные представления о поведении взрослой женщины. Не было в чем ее упрекнуть. Она была для меня «сверхчеловеком», который управляет своими эмоциями, никакого накала, злости, расстройства. Когда она проявляла энтузиазм, она говорила о необходимости здорового секса, это звучало, примерно как если вы сидите в известном пивном ресторане, около вас висят плакаты улыбающихся любителей пива, праздника вкуса и крепости, вы с нетерпением ждете, а вам приносят выдохшееся и теплое пойло. Бр-р-р! Мне до сих пор становится плохо, когда я об этом думаю.
Спустя три месяца мучений и уничтоженного мужского эго ее «перфекционизм» в постели довел мою эрекцию до нуля и надолго заморозил сущность эротики. Я впал в депрессию и страдал самоистязанием, я чувствовал себя мерзавцем, который и в подметки ей не годится, постоянно извинялся и говорил спасибо, что она способна выдерживать меня. Я не знал, как быть дальше, Андреа манипулировала мной. Она подбадривала меня, хвалила за каждую правильно выполненную работу, мнение, мысль. Она без конца повторяла, насколько верит в меня, в то, что я стану равноценным ей партнером. Я не знал, что она под этим подразумевает, но не хотел ее разочаровать.
Однажды утром, как обычно, был стандартный «воспитательный» завтрак. Я был научен ходить за малой нуждой как девушка, так как наш туалет путал с писсуаром и моя моча брызгала на стульчак и пол, что было негигиенично и плодило бациллы. Но у меня все еще была большая самостоятельность, чем у собак, которым она после каждого мочеиспускания вытирала гениталии туалетной бумагой. Как только Андреа ушла из дому, я, как маленький мальчик, побежал в туалет и описал не только стульчак и пол, но и ее зубную щетку, мыло, короче говоря, все, что мне попалось под руку. Через полчаса во мне взыграла совесть, я все послушно вымыл, удрученно сел в машину и постарался найти ободряющую радиостанцию. В этот момент из радио зазвучал ее бархатный назойливый голос. Она как раз дочитывала конец письма от одной слушательницы: «Андрейка, вы так совершенна и чиста, я всегда с нетерпением жду вашего ободрения и желаю вам много-много счастья».
Мне хотелось блевать. Что-то во мне переломилось. Меня охватило желание схватить эту выцветшую, тощую, выдохшуюся курицу за шею и швырнуть на землю. Но сразу после этого мне стало нехорошо от мысли, что ее реакцией на это будет что-то вроде: «Это грустно, когда с собственным разочарованием и завистью к успеху другого справляешься таким способом…» Я развернул машину и быстро возвратился в квартиру, в эйфории собрал свои вещи – к счастью, все они были красиво сложены на двух выделенных полках – и убежал, как будто через границу. Спустя несколько километров мне стало плохо, но, несмотря на сильное желудочное недомогание, я продолжал ехать. Всю неделю я боялся любого звонка, не знал, что бы ответил, наверное, вернулся бы. Ее идеология совершенства