– Я сдаюсь!
Виктория принялась ощупывать потолок.
– Где-то должна быть крышка.
Ричард присоединился к ней, и не прошло и получаса, как он наткнулся на нечто круглое.
– Все сгнило, здесь должна была протекать вода.
Вдвоем они отодрали распадающееся дерево, внутрь потекла струя песка. Спустя какое-то время разгребания интенсивность струи уменьшилась, открылась щель, внутрь проникли луч утреннего света и запах мокрой соломы. Они просунулись сквозь зазор наружу. Запыленные и грязные от рытья, они уселись и огляделись в пустыне.
– Иродион находится за этим холмом, – махнула Виктория по направлению на запад.
– Кто те люди, которые нас преследовали?
– Они следят за мной годами, чего-то ждут, думаю, это уже скоро настанет. Иногда меня охватывает тоска, в другой раз я им смеюсь. Они не должны понять, что мы задумали.
– Даже я этого не знаю, но это, наверное, и хорошо, – сказал скорее для себя Ричард.
Виктория посмотрела на него с презрением, взглянула на восходящее солнце и поднялась.
– Пойдемте, завтра нас ждет новая дорога. – Она энергично пнула остатки люка, которые развалились на мелкие кусочки и разлетелись.
– Неплохо, – похвалил ее Ричард.
– Хвалите тяжелую ночь или мой блестящий удар? Сегодня люди ограничивают отношение одного к другому лишь рациональным обменом и не могут «прожевать» друг друга эмоционально. Мы пережили многое вместе, а вы сказали лишь «неплохо». Ваша душа, возможно, пробуждается, но она по-прежнему не может оттолкнуться от земли. Женский мир иной, не такой как ваш.
– Почему я должен его понимать? У меня с ним плохой опыт. Когда-то, пятилетним мальчиком, я нарисовал маму, чтобы ее порадовать, она взглянула на рисунок и, как и полагается взрослому человеку, сначала похвалила меня.
– Ты молодец. Кто это?
– Естественно, ты! – сказал я с укоризной.
– А почему у меня красные волосы, такие маленькие глаза и короткие ноги?
– Это ведь желтый, как огненное солнце, маленькие глазки, когда у тебя много работы, а короткие ножки, потому что бегаешь туда-сюда, как собачка.
– Хм, красиво рисуешь. – Она погладила меня и ушла в кухню.
***
Мне сразу стало грустно, моя детская душа ожидала спонтанной радости, а вместо нее пришло разочарование. С тех пор я возненавидел рисование, и чем больше меня заставляли, тем больше росло мое отвращение. Я приписывал рисованию вину за то, что мама меня не любит.
Для моей мамы это был маленький, будничный эпизод, но для меня это стало жизненным опытом. «Не понимаю, почему ты не рисуешь, ведь у тебя так хорошо получалось», часто спрашивала меня она, когда я требовал ее внимания. Однако я уже тогда знал, что она лицемерит, и я ее не интересую. Я перестал ей верить. Скрывал настоящие эмоции и демонстрировал лишь те чувства, за которые она меня хвалила. Настолько мне нужны были ее расположение и любовь.
– Детские