Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке. Иван Владимирович Ельчанинов

зубами, что предавал её; изменял ей, ради похоти; не ценил, когда та была рядом; не уважал, когда была далеко; не делил все мечты; не доверял переживания; но любил, бесконечно любил. Слова о любви были в конце, но звучали значимо. Не понимал, почему во всём ей признаётся, почему выворачивает секреты наизнанку. Тем более, сейчас, когда смерть подкралась настолько близко, что осмелилась об этом кричать. От каждого признания слёзы бежали ручьём, хотя раньше он и не знал, что такое – плакать. Слёзы согревали каждую частицу его тела и не позволяли окончательно примёрзнуть ко льдине, а жена качала его на руках, как дитя, и шептала: «Терпи, мой родной. Ты только терпи! Не останавливай признаний. Твоя искренность мне греет душу, твои слёзы заставляют простить!» …

      Однако, сам художник остановил свой рассказ и с грустью взглянул на костёр, яростно размышляя о том, почему же он сам не был достоин подобной любви, почему же он сам не сумел также полюбить кого-то. Но Иллиану было слишком интересно, чем закончится эта история, потому разогнал все переживания художника щелчками пальцев.

      –И, – заголосил он. -Что дальше то? Чем закончилось всё? Их спасли?

      –Мужчина очнулся в каюте, в окружении врачей и стал настаивать, чтобы его отвели к жене. Врачи игнорировали просьбу, ничего не говорили об этом, лишь прятали глаза. Капитан корабля пришёл в его каюту, когда тот уже кричал во всё горло: «Где моя жена? Верните мне её!». Капитан не стал мешкать и комкать игру слов, признался ему, что он единственный выживший пассажир, и ни одна душа, кроме него в Ледяном море не выжила. «Не лгите мне! Не лгите! Мы плыли на льдине вдвоём!», – рыдал ему в лицо мужчина, но капитан был спокоен, как монумент. «На льдине ты был один, а жену твою нашли в обломках корабля ещё за час до того, как нашли тебя…», – ответил ему он и ушёл, оставив наедине со своими эмоциями и со своей новой жизнью…

      –Вот это да! – изумлённо воскликнул Иллиан и вскочил на ноги. – То есть, он был спасён не любовью, а покаянием?

      –Это уже тебе решать, – улыбнулся художник. – У каждой истории свой конец, и не всегда вся суть в конце.

      –А ты не такой слабак, каким по началу казался.

      Жёстко. Художнику даже было обидно, хотя для Иллиана эти слова, как комплимент.

      –Потому что рассказал историю? – не скрыв обиды, спросил Арлстау.

      –Потому что она сильна…

      Их пир был окончен, костёр потушен, и каждый стремился занять своё место.

      В распоряжении палатка и спальник. Иллиан предложил художнику выбрать, и он выбрал палатку.

      –Боишься волков?

      –В спальнике теплее, но мне необходимы стены…

      У Иллиана всё при себе для путешествия, дорога – его дом, ветер – его чувства. «Он точно от чего-то бежит, а я другой, а я кого-то догоняю…». – возвышал себя в мыслях художник, укладываясь поудобнее.

      Тишина ночи уместна, если ты скован четырьмя стенами, а ночь за окнами прославила покой, но сейчас ночь живая, много шума, незнакомого гама.

      Долго не мог заснуть, слушая пение сверчков и храп по-соседству. Пришлось поразмышлять