Я сунул капиталы под матрас, накорябал, подложив под листок бумаги его сумку-кошель, документ, дождался, пока Михеич хлебнёт-обмоет сделку, наотрез опять отклонив собутыльничание, проводил его к выходу. Уже закрывая за ним дверь, я предупредил:
– Надеюсь в эти три месяца вас не видеть, не встречать. Знаю – присматривать будете, но в гости больше не пущу – и не стучитесь. Кстати, и замки завтра сменю.
Этот вонючий новый русский не успел ничего хрюкнуть в ответ, как я захлопнул дверь.
Потом быстро прошёл в комнату, решительно ухватил за горло мерзкую бутылку с остатками паршивой водки, отнёс в ванную и вылил всё до капли в раковину.
Травись ты ею сам, козёл сивобородый!
Первым делом я добросовестно умылся и выскоблил зубы.
Хотелось ещё испить освежающей водицы, но я изо всех сил себя сдерживал. Затем отыскал под матрасом клочок газеты с телефоном, давно уже сохраняемый, набрал номер. Ответил мужской голос:
– Вас слушают.
– Здравствуйте! Скажите, это – «Оптималист»?
– Да, это клуб «Оптималист». Что вас интересует?
– Будьте добры: когда у вас следующий набор и сколько всё это стоит?
Мужчина нисколько не удивился сумбурности вопроса, охотно ответил:
– Следующие занятия начинаются у нас в среду, девятнадцатого, в шесть часов вечера. Родственников мы приглашаем накануне, во вторник, также к восемнадцати ноль-ноль. Курс на сегодняшний день стоит сто пять тысяч. Вы родственник или?..
– Спасибо, – прервал я, – до свидания.
Ну, вот и слава Богу, что не с сегодняшнего дня. Значит, я осуществлю-таки мечту идиота – опохмелюсь напоследок по-царски, по-королевски.
Я скидываю домашние портки и затрапезный свитеришко, пристёгиваю-прилаживаю на место протез в светло-жёлтой лайковой перчатке, которая, увы, уже потёрта и замызгана. Ничего-ничего, теперь финансы появились, – обновим-заменим. Костюм парадно-выходной у меня, само собой, не шибко моден, но вполне опрятен. В трезвом человеческом виде, вот как в это утро, я появляюсь на людях только в нём.
Впрочем, про человеческий вид – это я перегнул. Облик мой, конечно, страшен – в зеркало смотреть неохота: курдюки под глазами, по впалым щекам вновь проклюнулась щетина, космы нестриженые и плохо мытые уже по ушам свисают, усы какие-то прокисшие…
– Э-э-эх, гадина ты гадина! – говорю я сам себе с укоризной и ещё раз убеждённо выдыхаю. – Всё! Чёрт меня побери – всё!
Накинув плащишко, обувшись и прихватив старую спортивную сумку, я выбираюсь из своего логова. Лифтом я давно не пользуюсь – чего ж дышать на соседей-попутчиков перегаром, да и застревает он то и дело без причины. Спускаюсь по лестнице. Тут запахи витают-клубятся пошибче самого тошнотного перегара: подъезды в доме нашем идиотском выходят прямо на улицу, без дверей, так что по лестницам справляют малую и большую нужду все, кому не лень.
Я выхожу на белый свет,