Грубый ответ так и жег кончик моего языка, но я предпочла смолчать.
– Или ты считаешь, что это твоя великая миссия – мстить за всех обиженных и слабых духом, Войт? Ведь такой взгляд на жизнь позволяет внушить самой себе, что ты не просто кровожадная, жестокая сволочь, которая кайфует от насилия в чистом виде, а доблестная спасительница и чистильщица, да?
– Это, типа, сеанс психоанализа, декурион Крорр? У меня были и покруче, – безразлично констатировала я.
– В самом деле?
– Ага. Вам бы стоило начать с заверения, что вы мой друг и желаете помочь, и прочей лабуды в том же духе.
– Насколько я помню из твоего дела, ты воткнула в глаз карандаш своему последнему психотерапевту.
– Он это заслужил.
Не хрен было совать свои грязные лапы, где им быть не следует.
– И твой первый приемный отец, которого ты спалила заживо в его постели, тоже заслужил?
– Еще как.
Мне же нужна была уверенность, что он никого больше не станет избивать, прижигать сигаретами и насиловать, пока его лицемерная овца-женушка бьет поклоны и усердно молится, запершись в своей неприступной спальне. Чтобы утром заботливо ворковать над нами, замывая кровь, смазывая ожоги и впаривая, что «папа не злой, он просто очень сильно хочет нас, детей, рожденных от порочных родителей, наставить на путь истинный».
– Как видишь, наше государство и общество оказались не согласны с твоей самопровозглашенной ролью судьи и палача. И признали тебя обычной преступницей, опасной социопаткой. А ты сама готова признаться в том, что просто жить не можешь без насилия? Способна перестать прятаться за оправданиями? Тебе ведь нравится выплескивать свою агрессию, Войт, калечить, убивать. – Я подняла глаза к невидимому в темноте потолку, не собираясь отвечать. Игнорировать чьи-либо попытки добраться до моих эмоций мне не в новинку. Отвали, Крылатый.
– Запомни, ты это или признаешь наконец, или умрешь. Смерти боишься?
Все боятся. Но себя потерять я боюсь сильнее.
– Ладно, мисс Разговорчивость, спокойной тебе ночи!
Дверь лязгнула, шаги вскоре затихли, и я осталась одна в пространстве темноты, собственных воспоминаний и мыслей. Но ровно до того момента, пока до моего сознания не добрались звуки, от которых внутри все заледенело.
Глава 8
Темнота сгустилась до полной непроглядности. Абсолютной настолько, будто на глаза надели плотную повязку. Сколько я их ни напрягала, то щурясь, то распахивая до предела, никакого привыкания не наступало, становилось только хуже. Померещилось, что прикосновение удерживающих руки оков пропадает, как и опора пола под ногами. Дернувшись, я услышала спасительное дребезжание железа, напоминающего об истинном положении в этом море мрака. Но стоило чуть расслабиться, и состояние невесомого нигде начинало быстро возвращаться. И это почему-то чертовски пугало. Казалось, поддамся ему – и