мы там пошли. Уселись на лавочку (в свою очередь). В руках у нас было по бутылке пива, Чину, разумеется, ничего – чем последний был сильно обижен, и, с краю, бранил нас вполне уже нечленораздельно. Вдруг он прекратил это занятие. Лина с Яной оживленно общались, так что зрителем – Лине адресованного представления – осталась я одна: Чин, не вставая со скамейки, жестами и возгласами подавал сильные сигналы дружелюбия шествующей мимо пряменькой круглолицей особе в чистых штанах и бисерных браслетах, осыпавших тонкие руки. Однако! Со второго взгляда становилось ясно: тут не Лининого поля птица. Куда ты, Чин..! это же ангел. Высокомерно-брезгливый, каким, по моему разумению и должно быть всякому ангелу к нам, грязным, – тем более, что не более семнадцати лет на земле. К моему удивлению, ангел остановился и устремил на честную компанию взгляд, не лишенный любопытства: так, находящийся по ту сторону, смотрит на раздавленную гусеницу… (синицу…) Окрыленный успехом Чин бросился головой вперед, – но тут же выяснилось, что успех не Чинов. Малышке не впервой, видать, было отшибать возбужденных донжуанов: «Да ну», «Да что ты», «Отвали» – и, не тратя фантазии на толкущегося сбоку мачо, неспешной походочкой двинулась к нам. Пока я гадала, чей же успех – быть может, Янин? Она и уселась.
