(Стучу пальцами по столу – а что, так можно – лишаться девственности несколько раз? Что я сейчас вообще написала?)
Единственное, для чего мне бы был нужен парень – для покупки лекарств, потому что это все, что меня еще держит на этом свете одной рукой. Если на пиццу еще можно было закрыть глаза, то от ежедневного приема таблеток до конца своей жизни, если снова не захочешь проторчать месяц-два в реанимации, ты уже, к сожалению, никуда не денешься.
Кир, он, понятное дело, все делает, чтобы я еще повисела здесь какое-то время. Наши семьи дружили еще со школы, и поэтому, когда мы с Киром родились, их стаж уже составлял около пятнадцати с лишним лет. Они все переживали вместе… Родители Кира – владельцы какой-то там супер-пупер наворочанной компании, поэтому денег у них хоть ковшом грести можно. Именно они помогали оплачивать мне мои операции.
Потому что я страшный сердечник, который до кончиков рыжих волос зависит от этих чертовых операций, чтобы хоть как-то продлить мне жизнь.
Продлить, не больше.
Врачи не давали моей маме каких-то хороших прогнозов, что их ребенок (то есть я, к сожалению) доживет хотя бы до первого года: откажет сердце. Мама не верила.
Я проводила в реанимации минуты, часы и сутки. Мне что-то кололи, вытаскивали из инкубатороподобного помещения, закрепляли и снимали датчики. Почему-то тогда я боролась, хотя сейчас ничего не помню.
Не помню, зачем боролась. Чтобы вечно жить с этими ужасным болями? Носить в косметичке не духи и помаду, а кучу лекарств? Выучить расписание приема каждого флакончика и каждой пачки таблеток? Чувствовать себя виноватой за то, что семья Кира тратится на того, кто вскоре все равно умрет?
Ох, если бы знала, что вскоре останусь без гроша в кармане, совершенно одна, к черту бы всех этих хирургов послала…
Но вопреки прогнозам врачей я дожила до восемнадцати лет, двух месяцев и четырнадцати дней, хотя это в мои планы вообще не входило. Но я жила… Наверное, просто так. Потому что меня, наверное, родили, и «жить» было моей обязанностью.
Я помню, как однажды мы поссорились с моей мамой, и мне стало очень плохо (побочный эффект порока – ни поскандалить, ни распереживаться по-человечески), и меня увезли в больницу. А когда я вернулась, она очень серьезно сказала мне, что, наверное, я никогда не смогу иметь семью, потому что попросту не доживу до возраста, когда можно будет выходить замуж. И что все эти операции лишь продлевают мне жизнь, не больше. Единственное спасение здесь – пересадка сердца, но я никогда не смогу попасть на очередь, потому что это очень дорого и, согласитесь, сердца просто так на дороге не валяются. Она говорила мне, и по ее щекам текли слезы, а когда она закончила, она просто тихо сказала: «борись».
И я боролась.
А теперь… Что теперь… Ничего. Бездна…
Так вот, в общем. Хорошенько поразмышляв, я поняла, что Кир навсегда останется мне лучшим другом – потому