Стальное сердце под угольной пылью. Цирковая Мышь

чтобы возникнуть в другом месте. Девушка хотела зажмуриться, но не смогла. Переплетающиеся в потоках ветра снежные полосы завораживали, не давали отвести взгляд. Лицо возникало и исчезало, ближе и дальше, губы его шевелились. В грохоте жести о бетон на грани восприятия слышалось: «Будь моей». Снова и снова. Снег, лицо, слова. Она смотрела в окно, чувствуя, как по телу расползается ледяной страх. Со странной отстраненностью она подумала: «Вот мы и встретились, шиза». Осознание собственного безумия пугало ее гораздо сильней происходящего за оконным стеклом. Однако когда из снежного марева к девушке потянулась жадная рука, она не выдержала. Оцепенение осыпалось тысячей невидимых иголочек. Она спрыгнула с подоконника во мрак кухни и быстро, едва не срываясь на бег, через два порога и коридор дошла до кровати, упала на матрас, закуталась с головой в одеяло. За окном бесновалась метель.

      Во второй половине февраля, когда снег ещё и не думал таять, воздух сменил запах. Пахло талой водой и влажной почвой. Ветер стих. Небо очистилось, налилось густым голубым цветом и приобрело ту восхитительную высоту, что бывает только в самом конце зимы, когда глаз, столь долго натыкавшийся на серовато-белый облачный потолок, вдруг проваливается в голубую, отливающую лиловым, бесконечность. Солнце из бледно-жёлтой монеты превратилось в золотистый источающий тепло круг. В город, не торопясь, входила весна.

      4 глава

      К первым числам марта снег потяжелел и начал таять. Город медленно, слой за слоем смывал с лица грим. Горожане, млея от тепла, сменили шубы и пуховики на пальто и куртки. Санки всё чаще скрежетали по асфальту. Дети лепили последних в этом сезоне снеговиков.

      Общее настроение города было столь же непредсказуемо, как и мартовская погода. Мороз, дождь, метель, не по-весеннему жаркое солнце и крупные хлопья снега хаотично сменяли друг друга, иногда в течение суток. В городе царила общая легкая нервозность. Ссоры вспыхивали и тут же гасли. Чуть более громкие голоса, чуть более резкие жесты.

      Март длился, снег таял. Он потемнел, а местами и почернел, демонстрируя заводскую копоть и угольную пыль впитанные из воздуха снегопадами. Солнце, как археолог, слой за слоем открывало всё, что скрывал снег. Первыми вытаяли собачьи экскременты и мусор. Чуть позже солнечный свет увидели жертвы зимы. Патологоанатомы между собой называли их подснежниками.

      В середине марта в городе вновь запахло Новым годом. Из-под снега показались картонные остатки петард и фейерверков, конфетти, остовы бенгальских огней и залежи еловой хвои.

      Город сдирал с себя маску, ужасаясь всему, что успел натворить за три месяца зимы. Апрель он встретил растрепанным, грязным и обнаженным. Почки на упругих ветвях уже набухли, но ещё не успели раскрыться. Талая вода уходила в жадную, иссохшую от холода, почву. Там, где путь преграждал асфальт, она растекалась огромными лужами. В воздухе стоял едва уловимый остро-сладкий запах: на окружающих город холмах и сопках горела трава.

      Девушка шла по залитой солнцем