Посейдон встретил змея в облике человека, что в общем и целом было, если не самым плохим предзнаменованием, то явно дурным знаком.
Таким змей видел деда только один раз, когда тот угрожал своим трезубцем королю осьминогов за учиненный многоножками морской разврат.
Посейдон двумя руками осторожно снял с себя корону и бережно установил ее на специальный постамент перед собой.
Морской царь был похож на строгого бескомпромиссного судью, который сделает все возможное для восстановления справедливости.
Хмурясь то ли от гнева, то ли от преломленного хрусталем солнца, Посейдон начал без предисловий:
– Я предупреждал тебя, чтобы ты никогда не появлялся перед людьми.
После первой укоризненной фразы дед поправил на шее изумруды и выровнял золотые петлицы на расшитом золотом хитоне.
Тончайшие изыски в одежде Посейдона подчеркивали громадную иерархическую разницу между морским царем и его внуком двуглавым змеем.
– Я не хотел причинить людям вред. Прости меня, дед, – неожиданной рифмой ответил змей. Высказавшаяся голова змея прогнула свою вытянутую шею, усеянную многочисленными рядами шипов, и коснулась блестящего мраморного пола. Вторая же голова, будучи поменьше первой, вела себя несколько отстраненно, как будто бы она и не была частью общей змеиной сущности.
Посейдон, услышав просьбу внука, даже не подумал о прощении. Он не был бы морским царем, если бы с легкостью прощал своим морским тварям подобные «невинные шалости».
– Нет, змей… Ты натворил в известной тебе бухте слишком много бед. Зачем ты появился перед людьми? Зачем ты причинил им страдания? За то, что ты сделал, я не прощу тебя, возможно, никогда. Или, быть может, когда ты полностью исправишь свою вину, я изменю к тебе отношение… Для исправления собственных ошибок я отправлю тебя в ту самую бухту, где ты учинил это форменное безобразие. Причиненное тобой зло должно быть перекрыто сотворенным тобой же добром. Каждый пострадавший должен получить от тебя столько благ, чтобы эти блага могли с лихвой перекрыть последствия твоего дикого проступка… Каждый пострадавший, – повторил Посейдон и строго, взыскательно посмотрел на змея.
Ему ничуть не было жаль внука. Наказание, которое он ему выносил, лежало в плоскости той моральной геометрии, которая во все времена являлась стержнем его божественного воспитания и совершенно особой правды.
Змей неловко выглядел перед дедом в хрустальной, гламурной зале дворца: огромный, несуразный, двухголовый.
Разве мог он предвидеть столь серьезные для себя последствия после, казалось бы, простой невинной шалости.
– Ты ничтожество. Ты слишком возомнил о себе и заслужил наказание, – суровый тон деда не позволял усомниться в серьезности его намерений.
– Я все сделаю, дед. Выполню все твои требования, чего бы мне это ни стоило, – поспешил заверить Посейдона змей. При этом он совершенно не представлял себе, каким образом будет творить