Роберт Харли на кухне пил кофе. Остро пахло коньяком, на столе стояла початая бутылка, еще одна, уже пустая, валялась под столом. При виде меня он приподнялся, потом опять рухнул в кресло и пригубил свою чашку. Как я подозревал, коньяка в его «кофе» было значительно больше, чем воды.
– Уснул, наконец, этот деспот? – буркнул он недовольно. – Не позволяй так собой распоряжаться, приятель, иначе избалуешь. А он и так с придурью, – художник нагнулся и почесал голую пятку (обуться не пришло ему в голову). – Сделает из тебя няньку, метаться будет поздно. Без тебя, зараза, никак не хотел расслабиться.
– Ревнуешь? – напрямик спросил я, делая себе крепкий эспрессо; встроенная кофемашина тихо зажужжала, а Харли вдумчиво кивнул:
– Есть немного. Но это по старой памяти, так… Баловство. Мы всегда были слишком друзьями, чтобы стать кем-то еще. Мы гуляем сами по себе.
Он помолчал, потом хмыкнул:
– Сюжет стоит картины, как считаешь? Жил-был у Мёбиуса кот, который гулял сам по себе.
Я улыбнулся. Потом неодобрительно заглянул под стол и выкатил ботинком пустую бутылку.
Харли проводил ее рассеянным взглядом, послал вслед воздушный поцелуй и подлил в кофе коньяку.
– Тебе не хватит? – уточнил я, отбирая бутылку.
Харли не протестовал. Пьяный художник тотчас вспомнил о другой игрушке.
– Устал я, док, – пожаловался он, выуживая из кармана халата трубку. Теперь, в нынешнем его состоянии, брутальная трубка подходила к его облику как ничто иное, и я подумал, что она выдает его реальный, не напускной характер, жесткий и грубоватый характер бретера. – Вторая ночь без сна. Курт все время будит, урод моральный, сам не спит, ну и я… Лечусь, как могу. Бдю над телом друга. Вечная вахта, блин.
Он глубоко затянулся и выпустил в потолок сумбурную струю, полюбовался клубами и откровенно клюнул носом.
– Иди спать! – приказал я ему тем же тоном, что приказывал Курту. – Кто тебе мешал выспаться прошлой ночью?
Если честно, я не вкладывал в вопрос никакого двойного, сального смысла, но Харли внезапно проснулся и рассвирепел:
– И ты туда же, да? – стукнул он по столу кулаком, так, что чашки подскочили в блюдцах. – И ты?! А Мак говорил: умный! Думаешь, отправился блудный Харли к себе да и трахал всю ночь красавчика Тома, не выспался, бедный, так потрудился? А то, что Соф убили – ерунда! Трахать – оно приятней, чем раз за разом вспоминать Софи! И то, что лучший друг в коме на больничной койке валяется – фигня! Это же немодно – о друге волноваться!
Он запыхтел своей трубкой, как сердитый паровоз, как огнедышащий дракон, даже пятнами пошел от негодования. Я с интересом слушал, потому что примерно так и представлял себе его ночные похождения.
– Ты пойми, д. м. бесценный: все это шелуха, накипь, счистить – и забыть! Курт мне дороже всех смазливых мальчиков, этих шлюх, готовых скинуть штаны уже в машине! Я Тома позвал не за жопу красивую, чтобы вас позлить, дураков, достали вы меня, в иуды записали,