В голове невольно воскресли страстные, бредовые слова и ласки, даримые щедро и яростно, тело отозвалось сразу, забыв о боли… И я снова заплакал, поперхнувшись дымом. Я не мог скрывать от себя самого простую истину: если бы Курт был сейчас здесь, рядом, вот в этой самой постели, мне было бы легче! Легче примириться с той пропастью, бездной, поглотившей мой бедный рассудок, с положением изнасилованного существа, с поражением, нанесенным жестоко и расчетливо человеком, которого я надеялся переиграть, привлечь к суду, засадить за решетку. Я напоминал себе использованный презерватив, только презерватив этот имел душу, и душа захлебывалась стыдом и болью.
Вслед за слезами тихо, но верно в душу вползло безразличие. В каком-то жутком сонном оцепенении я смотрел в разбитое окно, на проплывающие над морем кучевые облака, напоминавшие затейливые замки, слушал ветер и ни о чем не думал. Потом также бездумно встал, морщась, будто от ломки, заставил двигаться сначала ноги, потом руки. Голова слегка кружилась от стресса и голода, но я запихал немногочисленные вещи в сумку, кинул поверх тряпок никчемную «Беретту» и медленно вышел из комнаты. Мне было все равно, приступ прошел, и я так устал бояться, что если бы Курт поджидал за дверью со своим знаменитым ножом, я не отшатнулся бы, не вскрикнул, просто прошел мимо, тупо глядя под ноги. Весь смысл моего существования сосредоточился сейчас в простом процессе ходьбы; пока я шел – я жил, движение, подобно развитию, вновь делало меня человеком. Я не раз замечал, что люди в расстройстве или сильном гневе стремятся куда-то идти, ехать, давят на газ машины; само по себе движение вперед, усилие ног, сопротивление встречного ветра убивало ненужные эмоции, позволяя более трезво взглянуть на мир вокруг и на себя в этом мире, помогая оставить за спиной неприятное прошлое.
Я спустился по лестнице, прошел через холл, сбив по дороге пару кораблей из коллекции Курта, открыл входную дверь и столкнулся нос к носу с Питерсом. Какое-то время он молча разглядывал меня, размышляя, втолкнуть обратно или пропустить; когда я совсем собрался дать ему в морду, лакей Мак-Феникса протянул мне записку. Я развернул аккуратно сложенный лист и прочел: «Джеймс, прости,