Тем неожиданнее оказался требовательный стук в дверь десятью минутами позже.
– Да? – откликнулась Олеся, слыша, как размеренно бьющееся сердце ускоряет свой бег.
И когда в комнату заглянул Вадим, она даже забыла, как дышать.
– Хозяин ждёт вас в тёмной комнате через пять минут, – сообщил он ей ровным тоном и исчез, будто его и не было.
На этот раз она шла на встречу с Джеком с замиранием сердца, как будто предчувствовала, чем именно она обернётся. И точно – стоило ей только оказаться в тёмной комнате, вдохнуть тот аромат, что уже казался слишком знакомым и услышать едва приметный шорох, возвещающий о том, что Джек рядом, как она услышала его тихий, но непримиримый голос:
– Моя Леди хотела оказаться там, куда ей заходить запрещено?
Его лихорадило.
Как в сумасшедшей агонии, кидало туда и обратно – от бурлящего по венам гнева к обжигающе холодной ярости, на смену которой приходило столь неестественное, ледяное спокойствие, что он сам себе начинал казаться настолько неживым, будто со стороны смотрел на бесчувственный манекен.
Он хорошо знал это состояние. Он жил с ним так долго, что порой казалось, что этот живой мертвец заместил его полностью. Было время, когда все, что он делал – происходило на автомате – он ел, потому что так нужно, куда-то шел, потому что так нужно… Только кому все это нужно – не знал.
А потом он обрел цель, придавшую смысл его обесточенному, пустому существованию. И он вцепился в нее зубами, с упорством подыхающего зверя, с нездоровой одержимостью и отчаянием. И ничто не могло заставить его свернуть с этого пути – по крайней мере, так он думал до этих проклятых встреч в темной комнате.
Он должен быть благодарен Лесе за то, что ее неуёмное любопытство всколыхнуло со дна души всю горечь и боль, что стали его неотъемлемой частью, и пробудило демонов, которые сейчас рвали ему душу в клочья. Он со всей ясностью и неотвратимостью вспомнил о том, для чего эта женщина здесь на самом деле. Он испытывал к ней теперь только те эмоции, на которые имел право.
Как она вообще посмела его ослушаться? Он ведь отнюдь не играл с ней в игры, когда предупреждал о том, что она не должна приближаться к запретной комнате. Да, он хотел пробудить ее любопытство, но оно должно было тлеть в ней, постепенно набирая обороты, а не толкать на неосмотрительные поступки раньше времени.
Он недооценил ее рисковость, но и она недооценила серьезность его предупреждений.
Когда Леся вошла в комнату, он, как и всегда, стоял у окна. Но ленивой расслабленности, с какой ожидал ее обычно, на сей раз места не было – все его тело было изломано в болезненной позе, когда он, согнувшись над столом, отчаянным жестом вцепился онемевшими пальцами в край стола, лишь бы только не двинуться с места. Лишь бы