Ещё раз окинул её взором с ног до головы.
– И мне этот образ нравится. Более человечный на вид.
Она неопределённо пожала плечами.
– Вот стою и любуюсь. Никогда не видел Москву с этой точки.
Она продолжала молчать, глядя в ту же сторону.
«Нелегко мне с ней придётся».
А вслух сказал:
– Ну, что же! Начнём наше путешествие.
Первый час на речном трамвайчике прошёл напряжённо. Трудно было отыскать темы для беседы. Поэтому иногда замирали и, молча, глядели на проплывающие мимо городские пейзажи. Кроме того, мешала шумная, пьяная компания провинциальной молодёжи, которая приехала оттянуться в столице. Второй час на Красной площади уже давался легче. Он рассказывал, как студентом гулял здесь с девушками, а она призналась, что впервые целовалась с молодым человеком на Бородинском мосту. Он – что никогда не мог представить себе, что через столько лет и через столько стран вернётся сюда, чтобы опять гулять по этой площади с женщиной. Она – что за последние десять лет впервые вырвалась без охраны, чтобы просто побродить по городу с мужчиной. На Манеже разговор уже протекал вполне гладко. Единственное, чего он никак не мог понять, настало ли время расстаться с официальным обращением по имени и отчеству или нет. Всё-таки некий барьер между ними продолжал существовать. Поэтому просто избегал обращений. И она тоже. Самый простой способ избавиться от подобного неудобства – это за столом. Поэтому на Камергерском предложил присесть и отдохнуть. Устроились за столиком на улице. Он предложил выпить вина, она предпочла воду. Хмурая официантка осталась весьма недовольной подобным скромным заказом и наказала их тем, что пришлось долго ожидать напитков.
– Знаете! Я уже отвык и вздрагиваю, когда слышу своё отчество. Как будто не ко мне обращаются. Да и язык начинает заплетаться, пока выговоришь чьё-либо имя и отчество. А в Америке даже соседские дети называют восьмидесятилетнего старичка – Джоном. Я предлагаю перейти на американскую манеру общения. Думаю, что нам обоим так будет легче.
– Ну, что же. На сегодняшний день согласна.
Непонятным осталось, а как в другие дни. Или их просто не предполагалось?
Теперь беседа стала протекать ещё легче. Он рассказал о сюжетах своих книг. Казалась, что она заинтересованно слушала. Даже спросила, почему он решил писать. Хорошо, что не добавила «в таком возрасте», хотя, может быть, и подумала. А он и сам не знал. Когда дела пошли наперекосяк, однажды ночью проснулся в четыре утра, и в голове уже был сюжет. С утра взял и написал первую страницу, потом ещё несколько. Перечитал и исправил. Потом ещё раз и причесал текст, сократив длинноты. В последний раз прочитал и самому понравилось. И по мере того, как дела шли всё хуже и хуже, а трещина в семейной жизни становилась всё шире и шире, погружался в пучину сочинительства, чтобы уйти от проблем реальной жизни. Там он управлял событиями, а здесь нет. И странно. Сюжеты он продолжал черпать в четыре часа поутру. Просыпался среди ночи и знал, что напишет с утра. Как будто кто-то посторонний