Миловидная девушка, некоторое количество лет за двадцать, сидит за стоиком уличного кафе. Её южный загар выдает, что она недавно приехала из длительного отпуска, а крой василькового платья говорит, что бывает она там довольно часто. И вроде бы «лухари, грация да шампанское по бокалам»…эм-м-м…а что она здесь делает?
Стоит быть внимательней в наши дни.
Если она на секунду приснимет свои очки, мы заметим глубокие морщины по краям глаз, которые бывают у девиц, путешествующих по местам не столь отдаленным, но весьма распространенным. Эти морщины щурят глаза, что так жаждут забыть эту зыбь северов и неровную строчку казенной швейной машинки. Платье? Да, конечно же из капсульной коллекции азиатского кутюрье со сложной фамилией, но скроено оно не по ее фигуре. Местами на нем виднеется мешковатость, а на подоле имеется еле заметное красное пятнышко. Детали, детали, детали… они просто насилуют наш мозг теми подробностями, которые обещают раскрыть, ведь все мы у мамы сыщики и талантливые психологи. Но то, что случилось с бывшей владелицей останется между ней, и этой миловидной барышней. А она, между делом, все еще сидит, периодически отпивая из идеально белой кружки свой миндальный латте, пытаясь припомнить, сколько же она не была в этом городе.
Десять. Десять лет, не меньше.
Как вы наверняка догадались, это Сонечка. Та самая, что повинуясь цыганским кровям сначала долго терпела, но по итогам-таки убежала с первым встречным-поперечным, что лаской поманил, да сказкой накормил. Сейчас она сидит в попытках выстроить мозаику своей жизни, да так, чтобы она выглядела посимпатичней, и по возможности с яркими кубиками счастливого детства. Но тщетно.
При первом же воспоминании о матери, грубые шрамы на ее спине принялись сначала зудить ся, а затем неимоверно быстро нагрелись. Этот провод. Эта черная тонкая змея, жалящее и отравляющее жизнь нечто, перекраивающее Сонечкину личность из жизнерадостной девочки в забитую тупую куклу. Мешок для битья. В подобие человека, на котором можно сорвать материнскую злость и обиду. Соня была уверена, что провод еще на месте. Там. В верхнем ящике пахучего комода из дешевых крашеных желтой краской досок. А у комода, в двух шагах спальня с кроватью, где скрип и стук, а под ней буковый сундук, а в сундуке… Папа… бедный папа… натерпелся же ты от этой гарпии. Ты ведь не знал, папа? Конечно же, не знал. Ты бы не позволил. Так ей думалось. Она, в сущности, вытерпела куда больше. Вспомнилась тут же потерянная помада. Мария Сергеевна долгие годы обвиняла девочку за то, что та была девочкой, и то и дело подводила себе то губки, то глазки. Косметика в их доме стабильно исчезала и пряталась. Всё по канонам католических монастырей, века эдак шестнадцатого.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте