Завершив все формальности, я вернулась в комнату. К этому моменту обида уже прошла, я понимала, что нужно заканчивать эту демонстрацию, тем более что девочка не понимает, что, собственно, она сделала. Аня продолжала сидеть на кровати, на коленях у нее была книга, довольно толстая. Половину ее она уже прочитала. Что ж, еще одно очко в ее пользу, значит не совсем глупая. Я прошла к своей кровати, достала из сумки электронную книгу, и стала искать, что бы почитать. В комнате стояла тишина, не было слышно даже шелеста переворачиваемых страниц.
– Значит, вы решили со мной не разговаривать – вдруг сказала Аня.
Это был не вопрос, а утверждение. Я посмотрела на нее, и мне стало жалко девушку. Ну, действительно, она ведь не понимает, с чего вдруг эта баба-яга так себя ведет, не понимает, в чем провинилась.
– Да, я с тобой не разговариваю.
– А почему?
– А потому что я – старуха, с которой тебе придется три недели общаться. Я тебя избавляю от этой необходимости.
Я никогда не видела, чтобы люди так краснели, даже кожа на голове стала ярко розового цвета. Она поняла, что я услышала ее разговор с отцом, и ей было ужасно стыдно.
– Простите, пожалуйста, я не хотела вас обидеть. Я вообще никого не хотела обидеть, просто я понимаю, что здесь будет очень скучно, я вообще сюда ехать не хотела. И вы никакая не старуха.
– Старуха – очень обидное слово, ты сама это когда-нибудь поймешь. Даже если женщина очень старая, то никогда не называй ее старухой.
– Не буду, честное слово не буду.
– Ладно.
– Значит, будете со мной разговаривать?
Это звучало так наивно и по-детски, что я не смогла скрыть улыбку.
– А как вас зовут? Меня зовут Аней.
– Да, я это уже поняла. Я – Наталья Александровна.
– А вы из Калуги?
– Нет, из Москвы.
– А я из Калуги.
Она говорила без умолку. Через десять минут я уже знала, что она живет недалеко от Калуги, учится в финансовом университете, заканчивает в будущем году, зимой перенесла воспаление легких, поэтому папа отправил ее в санаторий поправлять здоровье. У папы какой-то бизнес, вроде деревообработка, у них есть дом, кухарка. Про маму не было сказано ни слова. Ладно, потом как-нибудь спрошу, что там с мамой.
Девочка мне показалась немного странной. Она была не глупая, речь правильная, достаточно культурная, но в ней было что-то не от мира сего. Как будто ей не двадцать, а лет двенадцать, и она прожила все эти годы на необитаемом острове, поэтому теперь, увидев первого человека, она не может наговориться.