Стоял необычайно суровый, даже для этих северных мест конец апреля. Днём солнышко старалось наверстать упущенное, но ночи, а особенно предутренние часы, были по–прежнему лютые и холодные. В густых зарослях обледеневшего ивняка, который заполонил обрывистый берег реки, притаился охотник-зырянин, сжимая в руках лук с приготовленной, остро отточенной стрелой. В предрассветной синеве, сдабриваемой ядрёным морозцем, был отчётливо слышен хруст продиравшихся сквозь прибрежные заросли лосей, слышно их размеренное дыхание. С утробным шумом выдыхая через разгоряченные ноздри тугие струи пара, животные по плотно утоптанной тропе спускались к реке, чтобы утолить жажду, а заодно и полизать грязно-бурых солончаков, проступавших на песчаной косе.
Лосей было два. Передний, крупный самец поравнялся с затаившим дыхание охотником и, внезапно остановившись, прислушался, чутко шевеля ушами, и встревоженно обернулся на подругу. Мышцы его напряглись, но поздно… Пронзительно рассекая воздух, стрела, выпущенная умелой рукой, перебила могучему животному сонную артерию, и лось завалился на бок, с предсмертным хрипом втягивая в себя морозный воздух. Лосиха недоуменно вскинула голову и, резко рванувшись в сторону, с треском исчезла в кустах.
Победный, воинственный клич воспарил над белым безмолвием. Радостный вопль победителя метался в сосновом бору, на крутояре, вдоль реки и, наткнувшись на стоянку миссионерского обоза, затих. Обозники, дремавшие у дымившего костра, наоборот, испуганно вскакивали и, крестясь, вглядывались в предрассветную синеву, сжимая в руках заряженные с вечера кремнёвые пищали.
– Хтой-то там орёт спозаранку? Никак шатуна подняли? – коренастый мужик с окладистой бородой поправил соболью шапку с высоким хвостом (признак боярского сословия) и вопросительно посмотрел на толмача.
– Наса охотника-зырянка крицит, – словоохотливо пояснил малорослый и кривоногий переводчик. – Сохатого завалили, однако. Пойду, гляну, – он беспечно рассмеялся, обнажив редкие зубы, и, проворно семеня кривыми ногами, скрылся в лесу.
Повинуясь указу государя, обоз, состоявший из шести мохнатых лошадёнок, запряжённых в широкие розвальни, месяц назад выехал из Архангельска. Загрузившись необходимым хозяйственным скарбом, а в частности – водкой, они не спеша продвигались по берегу реки Вымь, скупая за бесценок у доверчивых и наивных зырян шкурки песца и соболя. Но главной задачей одного из многочисленных строгановских приказчиков Ваньки Хрипатого была разведка соляных месторождений, которыми так богата северная земля.
Через некоторое время напряженного ожидания в морозной мгле зарождавшегося дня показались неясные контуры двух фигур. Впереди трусил их сопровождавший Николка, а за ним с достоинством шёл невысокий худощавый охотник, основная одежда которого состояла из оленьих шкур.
– Тозе, Николка, – представил толмач своёго спутника, и зыряне что-то залопотали на своём языке, ожесточенно жестикулируя руками, а затем незнакомец робко посмотрел на Ваньку, очевидно, признав в нём старшего.
– Она знает, где есть грязная песок, – толмач знал, что ищут странные люди, и скорчил брезгливую физиономию. – Многа!
Охотник, бросив несколько слов преимущественно переводчику, призывно махнул рукой остальным и направился к реке.
– Посли, посли! Она тебе показать хоцет, – Николка потянул Хрипатого за рукав, а за ним неуверенно двинулись и остальные обозники.
Они прошли мимо лежавшей туши сохатого и начали спускаться вниз, к реке. Шли недолго. Спустившись вниз по узкой тропке, которая извилистой змейкой виляла между бурыми валунами, они оказались на песчаной косе, а чуть поодаль, в вертикальной стене берегового отвала зияли тёмные провалы, на которые незнакомый охотник указывал рукой, что-то объясняя толмачу.
– Там, – переводчик махнул рукой. – Осень многа!
Ванька робко подошёл к зияющему отверстию и, ощущая непонятную робость, неуверенно шагнул вглубь грота, который был завален огромными белоснежными глыбами. От тусклого света от входа и отверстия сверху стены природной пещёры переливались синеватым, мертвенным свечением, а с высокого свода спускались причудливые соляные наросты.
– Сколь годов живу на свете, а такое диво впервые вижу! – изумлённо прошептал Хрипатый и вытер со лба бисеринки пота.
– Ну, чаво там, Ванька? – послышался зычный голос одного из обозников. – Здеся весь берег каменьями соляными усыпан!
– Так и там, велия тьма соли! Чистая, аж от взгляда хрустит! – с кряхтеньем отозвался старший обозник, вылезая из грота.
– Холосо? – дружелюбно скалясь спросил толмач. – Здеся многа белый камень, – он презрительно сплюнул и указал на череду темнеющих входов в пещеры.
Ванька со товарищи вновь поднялся на крутой берег Выми, делавшей в этом месте плавный поворот, и полной грудью вдохнул морозный воздух.
– Ну, братцы! – он горделиво посмотрел в белоснежную даль. –