Все было как всегда и… что-то не так. Что-то грозное, давящее, темное зависло в воздухе, и это «что-то» неумолимо и неминуемо надвигалось на меня.
Я так и не смогла потом привыкнуть к тому, что меня стали частенько оставлять на ночь в детском саду. Как и к тому, что никогда не предупреждали об этом с вечера… Как и к тому, что, собираясь с Бабушкой выходить из дому, я, как и в это первое тягостное утро, уже совершенно точно откуда-то знала, что вернусь к своим Слонику и Мишке совсем не скоро.
Не скажу вам, как я об этом догадывалась. Может быть, Бабушка была озабоченнее, чем всегда, чаще сердилась, тщательнее собирала мне в садик вещи… А может быть, и нет… Однако то, что она оставит меня ночевать в саду, – верите? – я всегда знала заранее, до того, как мне об этом объявят.
И тогда начинала сердиться я. Капризничала, потому что колготки вдруг срочно переставали натягиваться на ноги, упрямо перекручивались, напяливая пятку на пальцы и мерзко натирая складкой кожу икры. Раздражалась, потому что куда-то девалась расческа, а шнурки на ботинках не хотели завязываться, молния на куртке, как нарочно, застревала, зажевывая откуда-то выбившуюся нитку или край ткани.
После всех этих мытарств мы выходили из дому, и я опять же совершенно точно знала, как и в то самое первое злосчастное утро, что, когда мы начнем поворачивать за угол нашего дома, Бабушка неправдиво‐спокойным тоном скажет:
– Машуня… я сегодня за тобой прийти не успею. Я приду завтра к вечеру.
– Да, Бабушка, – так же ровно и неправдоподобно спокойно отвечала я. – Хорошо. Я очень буду ждать тебя завтра.
– Ты переночуешь в саду. Хорошая нянечка дежурит, я специально узнавала…
– Хорошо, Бабушка…
– Ну, ты же понимаешь, что с вечерниками я закончу только к двенадцати ночи! Зинаида Степановна, видишь, уехала… Света приболела… – почему-то серьезно сердясь, начинала оправдываться Бабушка.
И я, сдерживая изо всех сил закипающие слезы, как можно ровнее говорила:
– Конечно. Мы же договорились…
Ну, вы-то понимаете, что, о чем бы мы ни договорились, я очень боялась, как когда-то, остаться совсем одна? Я хорошо помнила те тяжелые ворота, за которые мы когда-то с ней вместе вышли. Помнила, как не верила, что эти ворота меня не задержат: мне до последней минуты казалось, что Бабушку они выпустят, а я останусь. Останусь, чтобы снова долгими однообразными днями бессмысленно сидеть в песочнице или на ковре в игровой и думать только об одном: когда за мной придет моя Бабушка?
Но в то первое страшное