– Играет прелестно, и если Сережа уже влюбился в нее, то я тоже влюбился в ее музыку.
– Не беспокойся, черт полосатый, влюбишься и в нее.
– Маня! То есть после тюрьмы у тебя такие стали ужасные манеры, замашки, выражения…
– Одним словом, известно, острожная, пропащий человек, и конец.
И Маня хлопнула по плечу старшего брата.
– Ну, ты совсем уж разошлась, – сказала мать, – идем лучше спать.
Но Маня, проходя через гостиную, присела к роялю, и долго еще сперва шумная, а потом тихая музыка разносилась по дому. Под окном кто-то кашлянул. Маня остановилась, прислушалась и встала.
Теперь лицо ее было совершенно другое, напряженное, немного испуганное.
Оглянувшись и увидев на кресле старшего брата, она быстро приняла свой обычный вызывающий вид.
– Ты что здесь делаешь? – накинулась она на него, – пора спать.
– Ну, спать, так спать, – согласился Карташев и пошел в свою комнату.
А Маня дразнила его вдогонку:
– А-га, а-га! хочется поговорить, заслужи сначала! Ты думаешь – такое сокровище даром дают. Надо стоить ее.
– Оставь себе это сокровище, – повернулся к сестре в дверях Карташев и, не дожидаясь ответа, затворил за собою дверь.
Маня не двигалась, пока не затихли его шаги, затем торопливо подошла к окну и кашлянула.
Когда раздался ответный кашель, она наклонилась в окно и тихо спросила:
– Кто?
– Ворганов.
– Проходите через парадную дверь на террасу. – И подождав еще, она пошла на террасу.
Там стоял молодой человек, светлый блондин, в пиджаке.
Маня и молодой человек крепко пожали друг другу руки.
– Благополучно? – спросила Маня.
– Вполне.
– Давно приехали?
– Сегодня.
– Долго пробудете?
– Несколько дней, вероятно…
Молодой человек усмехнулся.
– Жизнь коротка…
– Да, коротка! – вздохнула Маня.
– Жалко, что вы киснете здесь.
– Кисну?..
– Как у вас с матерью?
– Мать уже прошлое. Какую-то сказку, я помню, читала про страшного волшебника, который жил на дне моря, которому на завтрак было мало кита, а в конце концов от старости он стал таким маленьким, что самая маленькая рыбка его проглотила и не заметила даже.
– Так и во всем нашем деле будет.
– Будет-то будет, доживем ли только мы с вами до чего-нибудь хорошенького?
– Доживем. Особенно наш период будет чреватый. Собственно, организованной работе в деревне конец: урядники, смертные приговоры за агитацию ставят партию в безвыходное положение и волей-неволей поворачивают на путь политической борьбы, пропаганды путем нелегальной печати, политического убийства. Сочувствие со стороны общества, во всяком случае, большое. Главный симптом – деньги, прилив небывалый.
–