– Нет, конечно, – слышит он собственный голос.
Хочется завести непринужденный разговор, рассмешить ее, очаровать. Наверное, даже получилось бы – он не совсем еще растерял внешнюю привлекательность. Однако, снова взглянув на свои руки, Мартин не решается.
– Что вы здесь делаете? – спрашивает он и сам удивляется резкости вопроса.
– В смысле?
– Что вы делаете в Риверсенде?
– Я здесь живу.
– Знаю, но почему?
Улыбка на ее лице меркнет. Взгляд становится серьезнее.
– Думаете, не стоит?
– Вот это. – Мартин обводит руками магазин. – Книги, культура, литература. Университетские книжки вон там, на полке, ваши и матери… Этот городок умирает, вам нечего тут делать.
Она не улыбается, не хмурится, только смотрит задумчиво, не торопясь отвечать.
– Вы ведь Мартин Скарсден? – спрашивает, глядя в глаза.
Он не отводит взгляда.
– Да, это я.
– Я помню репортажи. Рада, что вы уцелели. Должно быть, трудно пришлось.
– Да.
Текут минуты, Мартин прихлебывает кофе. Ничего так, в Сиднее доводилось пить хуже. Опять накатывает тяга закурить. Неловкость от молчания прошла, и снова текут минуты. Как хорошо здесь, в «Оазисе», делить тишину с молодой красавицей.
Она заговаривает первой:
– Я вернулась сюда полтора года назад, когда мама лежала при смерти, и надо было за ней присматривать. А теперь… если я уеду, книжный, ее книжный, закроется. Ждать и так недолго, но пока держусь.
– Простите за бесцеремонность, я не хотел.
Она обнимает чашку ладонями: жест уюта и доверия, странно уместный, несмотря на дневной зной.
– Ну а вы, Мартин Скарсден, вы-то что делаете в Риверсенде?
– Приехал за материалом, редактор послал. Решил, мне пойдет на пользу прошвырнуться и подышать деревенским воздухом. Чтобы сдуло паутину, как он выразился.
– О чем история, о засухе?
– Нет. Не совсем.
– Боже правый! Опять о стрельбе? Уже почти год прошел.
– Так в этом вся и соль: «Как справляется Риверсенд год спустя?» Что-то вроде биографической заметки, только не о персонаже, а о городе в целом. Выйдет как раз к годовщине.
– Сами придумали?
– Нет, мой редактор.
– Экий гений. И послал вас? Чтобы написать, как живется городу после трагедии?
– Ну да.
– Боже!
Вновь молчание. Женщина подперла рукой подбородок, вперив невидящий взгляд в книгу на столике. Вокруг глаз тонкие морщинки – она старше, чем казалось вначале. Лет двадцать пять, наверное. Все равно слишком молода для него.
Проходит еще несколько минут – немая сцена в книжном магазине. Встретившись взглядом, женщина произносит тихо, почти шепотом:
– Мартин, вы ведь понимаете, есть истории получше. Рассказать их было бы достойнее, чем упиваться болью скорбящего города.
– Какие же?
– Причины,