– Ничего-ничего?
– Да, – подтвердила мама. – Как бы тебе это объяснить… Его больше нет!
– И не будет? – не поверил он.
– Ну да же!
– Никогда-никогда?!
…Потом они сидели вдвоем на балконе.
Папа, как обычно, задерживался в клинике и ничего не знал о случившемся. Небо быстро темнело, обсыпаясь звездами, и начинали летать ночные бабочки. Они подлетали к пахучим маминым петуньям, но, заметив людей, испуганно удалялись. Было очень-очень грустно.
– Мама! – осторожно позвал он. – А бабочки тоже умрут?
– Да! – думая о чем-то своем, рассеянно кивнула мама.
Через двор пролетала вспугнутая кем-то ворона.
– И птицы?
– И птицы!
Залаяла собака.
– И звери?
– Конечно!
– А… люди? – после долгого молчания, тихо спросил он и услышал:
– И люди тоже!
– Все-все? И папа?!
– Да… – печально отозвалась мама.
– И ты?!
– И я.
И тогда тихо-тихо, едва слыша самого себя, он спросил:
– И я?..
– И ты тоже, сынок… Никто не вечен!
– Но я не хочу… не могу… это нечестно! – умоляюще заглянул он в глаза маме.
– Ой, что это я! – вдруг спохватилась она…
Сколько времени прошло, а до сих пор помнится, как мама успокаивала его, уверяя, что врачи, конечно, придумают таблетки, которые позволят им дожить до тех пор, пока ученые найдут способ победить смерть.
– Но – ох уж эта мама! – в глазах у неё было столько грусти, а в голосе – неуверенности, что, как она ни старалась, Стас так и не мог до конца поверить ей, хоть жаждал этого больше всего на свете.
Потом, года через три, у него начались панические, ни с чем не сравнимые приступы страха.
Таясь от родителей, он до боли зажимал уши и метался по комнате, чтобы заглушить, отогнать мысли о будущей смерти, которая неодолимой громадой надвигалась на него.
Затем это само собой притупилось, исчезло и вот, кажется, начиналось опять.
«Все что угодно, только не это!» – не на шутку испугался Стас.
Нужно было скорее уходить из комнаты, чтобы не остаться наедине с самим собой, и он торопливо взялся за ручку двери.
3
– Сережа, зачем ты так?! – ахнула мама
На завтрак была манная каша и пышный, с румяной коркой, омлет.
Мама с папой на повышенных тонах разговаривали о чем-то своем, взрослом.
– Фу-у! – скривился Стас, увидев самые нелюбимые кушанья, которые и в городе вставали ему поперек горла.
Отец молча пододвинул к нему тарелку и, не обращая внимания на сына, продолжал беседу.
Стас покорно съел одну ложку, затем, удивленно взглянув на маму, – вторую, третью… и быстро-быстро опустошил тарелку.
– Вку-усно! – искренно, а не для того, чтобы подлизаться к родителям, похвалил он. – Еще есть?
Теперь уже мама молча,